В моих биографиях часто пишется (и правильно пишется), что благодаря этим домам творчества я вырос среди московского андеграунда. Так оно и есть. Но в этих домах творчества я общался и с представителями официальной советской культуры, с писателями и с художниками.
Павел не случайно отдельно упоминает общение с «представителями официальной советской культуры» — «официальные» художники, как бы ни спорны были порой их личные творческие достижения, выполняли в СССР важнейшую социальную функцию: играли — именно играли — роль аристократии.
Советский Союз, по понятным причинам, не смог и не захотел инкорпорировать старую аристократию. Но поскольку кастовое общество без аристократии существовать не может, на её роль была назначена богема.
Знакомством с заслуженным артистом или с писателем-«гертрудой» (героем соцтруда) гордились как вхожестью в графский дом, ресторан ЦДЛ обернулся салоном герцогини де Нойаль, премьера в Доме кино стала светским раутом, на котором подмечают, кто с кем вышел, и хвастаются новыми (то есть новопривезёнными и свежевыфарцованными) туалетами.
И сама богема с удовольствием эту роль подхватила — немедленно начав играть во фронду, причём в изводе воспетого Грибоедовым Аглицкого клоба. Впрочем, типологически эта «богемная аристократия» была не столбовой, а служилой, то есть не боярами, а дворянами. Все блага которых — квартиры от творческих союзов, дачи, гонорары, позволяющие покупать машины (без очереди), поездки за границу — даровались в качестве награды и в обмен за верную службу. (Причём эта «верная служба» подразумевала помощь государю во всех его начинаниях — в том числе и в затеянных реформах. Поэтому на первых порах Перестройки блистало так много народных кумиров.)
Но были в СССР и столбовые аристократы. Не дворяне, а феодалы — то есть потомки тех, кто пришёл с новой властью, приплыл в одной лодке с Вильгельмом Завоевателем или был дружинником Ярослава Мудрого и получил от него уделы. Роль потомков этих баронов и удельных князей в СССР взяли на себя, как нетрудно догадаться, кэгэбешники. Ведь они тоже пришли в 1917 году вместе с Лениным и Троцким, только назывались тогда чекистами и гэпэушниками. И на них опирались поначалу основатели нового государства: каждый большевистский вождь окружал себя «особым отрядом» натуральных головорезов, никому, кроме как ему лично, не подчинявшихся — но формально являющихся подразделением ГПУ. Неудивительно, что они же первые попали под репрессии: когда государство достаточно окрепло, их пришлось окорачивать, как окорачивали своих вассалов все европейские короли и русские великие князья и цари в XIV–XVII веках при создании централизованного государства.
Феодалы и дворяне всегда испытывали взаимную неприязнь — считая друг друга, соответственно, нахальными безродными выскочками и замшелыми пнями с кровавыми корнями, но по прошествии уже двух-трёх поколений разница между дворянами и феодалами стиралась. Потомок удельных князей Вяземских вместе с сыном служилого остзейского барона Дельвига вместе ходили к цыганам и возмущались ужасам аракчеевщины. Точно так же сейчас внучка заслуженного артиста или народного художника ходит на митинг бок о бок с внуком полковника МГБ или открывает с ним на паях ресторанчик — причём место в аренду в самом центре для них почему-то всегда находится. А те, кто не принадлежит к этому кругу, удивляются «парадоксам истории».
Так вот: Антон Носик, принадлежа к андеграундному кругу, и с этой игрушечной «советской аристократией» тоже общался с рождения. И потому пиетета не испытывал. Зато до конца дней испытывал явную неприязнь к потомкам советских феодалов из КГБ.
Порой эта неприязнь принимала гипертрофированные формы. В октябре 2001 года, будучи, в качестве топ-менеджера «Рамблера», приглашённым на конференцию в МГИМО, он чувствует острый диссонанс:
Первый раз в жизни посетил сегодня МГИМО.
В этом заведении, для которого я в мои собственные студенческие дни не подходил ни рожей, ни пятым пунктом, ни социальным происхождением, я чувствовал себя примерно как революционный крестьянин с винтовкой, развалившийся в кресле под Рембрандтом после взятия Зимнего.
Поскольку я там был на спецмероприятии, то устроители отвели меня в VIP-зал. Тут уж я почувствовал себя как всё тот же крестьянин, но уже добравшийся до царской опочивальни. Смешно. Я думал, что за столько лет классовое чувство забылось. А нифига.[27]