Потом начинался закат. Золотой век сменялся веком серебряным. Титаны мысли, живущие достижениями прошлого, либо блуждали в хитросплетениях собственных теорий, либо, истощив свой потенциал, впадали в обыкновенное невежество. Одновременно начинался упадок нравственности. Люди в целом становились менее искренними, менее склонными к самосовершенствованию, менее чувствительными к нуждам друг друга, в общем, менее способными к общению. Социальную систему, эффективную при условии определенного уровня гуманизма в обществе, начинали расшатывать несправедливость и коррупция. Тираны и тиранические олигархии принимались за уничтожение гражданских свобод. Ненависть угнетенных классов была для них хорошим оправданием. И если материальных благ цивилизации могло хватить на несколько веков, даже при постепенном их сокращении, то пламя духа превращалось в маленькую искорку, тлеющую в нескольких отшельниках. А затем наступало время обыкновенного варварства, после чего следовало падение в пропасть дикости.
Было похоже на то, что недавние волны подняли человечество на большую высоту, чем волны «геологического» прошлого. По крайней мере, некоторые антропологи убедили себя в этом. Существовало твердое убеждение, что нынешний взлет цивилизации был самым величественным, что лучшее было все еще впереди, что поднятая на невиданную высоту наука поможет уберечь мышление расы от циклических кризисов.
Не было никаких сомнений в том, что род человеческий пребывал ныне в исключительном состоянии. Ни в каких письменных исторических источниках нельзя было найти упоминания о более развитой в научном и техническом отношении цивилизации. Если судить по фрагментарным остаткам материальной культуры прошлого цикла, то техническая мысль не поднялась в нем выше уровня примитивных машин, сравнимых лишь с нашей техникой середины девятнадцатого столетия. Существовало убеждение, что промышленные революции, имевшие место в циклах, предшествовавших предпоследнему, затормозились на еще более ранних стадиях.
Хотя большинство современных интеллектуалов пришло к выводу, что лучшее все еще впереди, Бваллту и его друзья были убеждены, что гребень волны был пройден много веков тому назад. Разумеется, большинству людей предшествовавшее войне десятилетие казалось эпохой наивысшего расцвета цивилизации. С их точки зрения «цивилизация» и «механизация» были почти синонимами, а такого уровня механизации человечество еще никогда не достигало. Наука принесла неоспоримые плоды. В отличии от своих предшественников, преуспевшие в жизни люди наслаждались большим комфортом, более крепким здоровьем, более привлекательной внешностью, более долгой молодостью. К их услугам была настолько обширная и сложная система технических знаний, что в ней до мельчайших подробностей уместились все знания, накопленные человечеством. Более того, развитие средств связи позволило всем народам находиться в постоянном контакте друг с другом. Радио, кинематограф, звукозапись стирали национальные особенности. За этими обнадеживающими признаками трудно было разглядеть, что человеческая конституция, хоть внешне и окрепла в результате улучшения условий жизни, внутренне же была менее стабильной, чем прежде. Наблюдался медленный, но уверенный рост разрушительных болезней. В особенности, увеличилось количество заболеваний нервной системы, имевших теперь более серьезные последствия. Циники поговаривали, что больниц для душевнобольных скоро будет даже больше, чем церквей. Но на них смотрели как на шутов. Почти все сходились во мнении, что несмотря на войны, экономические проблемы и социальные потрясения, все идет хорошо и будет идти еще лучше.
Бваллту был уверен в ошибочности подобных взглядов. Я подозревал, что у него были неопровержимые доказательства повсеместного падения среднего уровня мышления и нравственности. Падение это, по всей видимости, должно было продолжаться. Раса уже жила своим прошлым. Все великие плодотворные идеи современного мира родились много столетий тому назад. За это время эти идеи действительно претворились в жизнь и изменили мир. Но ни один из достигнутых блестящих результатов не имел ничего общего с той невероятно мощной и всеобъемлющей интуицией, изменившей в прошлом весь образ мышления человечества. Бваллту признавал, что за последние годы было сделано множество революционных научных открытий, но, по его словам, ни одно из них не являлось принципиально новым. Все они представляли собой комбинации из уже известных достижений. Научный метод, изобретенный несколько столетий тому назад, был настолько плодотворным, что мог приносить богатый урожай еще в течение нескольких столетий и в том случае, если им пользовались люди, неспособные даже на незначительную оригинальность.
Но падение уровня мышления по-настоящему ощущалось не столько в научной сфере, сколько в области нравственности и практической деятельности. С помощью Бваллту, я, до определенной степени, сумел оценить потрясающую литературу давно минувших веков, того периода, когда искусство, философия и религия процветали во всех странах; когда каждый народ изменил общественный и политический строй, чтобы добиться свободы и процветания для каждого члена общества; когда все государства проявили мужество и поочередно разоружились; они поставили на карту свое существование, но пожинали мир и благоденствие, когда полиция была распущена, а тюрьмы переоборудованы под библиотеки и учебные заведения; когда оружие и даже дверные замки стали лишь музейными экспонатами; когда четыре мировых религии этой планеты открыли свои тайны, отдали свои богатства беднякам и возглавили успешное движение за всеобщее единение; когда священнослужители занялись сельским хозяйством, ремеслами, преподаванием, как и подобает истинным и скромным приверженцам новой религии, которой не требуются священники, молитвы, выраженное словами поклонение, и Богом которой является идея всемирного единства.
Прошло около пяти веков, и замки, ключи, оружие, а также политические доктрины начали постепенно возвращаться. От золотого века остались только очаровательная и фантастическая идея, да набор определенных принципов. К сожалению, эти принципы трактовались уже неправильно, но они все же продолжали оказывать положительное влияние на смятенный мир.
Ученые, связывавшие падение уровня мышления с интенсивностью космического излучения, утверждали: если бы раса создала науку на несколько столетий раньше, когда у нее в запасе был больший период наивысшего подъема сил, то все было бы хорошо. Она быстро справилась бы с присущими индустриальной цивилизации социальными проблемами. Она создала бы не «средневековую», а высоко механизированную «утопию». Она, скорее всего, справилась бы с чрезмерно интенсивным космическим излучением и тем самым предотвратила падение уровня мышления. Но наука была создана слишком поздно.
У Бваллту на этот счет было другое мнение. Он полагал, что падение уровня мышления связано с каким-то фактором, присущим самой человеческой природе. Он был склонен считать, что наука, вроде бы изменившая к лучшему окружающую среду, невольно создала обстановку, неблагоприятную для духовного здоровья человека. Он не притворялся, что знает, в чем именно заключалась причина катастрофы: в увеличении количества искусственной пищи, в увеличении нервного напряжения, во вмешательстве в процесс естественного отбора, в менее строгом воспитании детей и т. д. Возможно, причину нельзя было искать среди этих сравнительно недавно возникших факторов; ибо были все основания полагать, что падение уровня мышления началось еще на заре века науки, если не раньше. Может быть, «гниение» пошло от какого-то фактора, присущего самому золотому веку. Может быть, предположил Бваллту, это подлинное сообщество людей само приготовило себе отраву, поскольку молодое поколение, выросшее в этом совершенном обществе, в этом настоящем «Царстве Божьем на Земле», неизбежно должно было взбунтоваться и потянуться к нравственной и интеллектуальной лени, к романтическому индивидуализму и откровенному греху. Если такое мировоззрение пускало корни, то развитие науки и техники в обществе только способствовало его нравственному разложению.