Когда Манделл и Коун остались одни, юрист повернулся к Доктору.
— Это действительно правда?
Доктор кивнул.
— Кто?
— Не могу сказать вам. У меня тоже есть своя этика. Поверьте мне, мой клиент — самый порядочный человек на земле.
Манделл не стал развивать эту тему. Он заговорил о тактике.
— Следует ли мне выставить Джефферсона? Я не могу принять решение.
Маленький человек засмеялся.
— Я — Доктор, а не юрист, но если вам нужен мой совет — совет человека, знающего этот город и его обитателей, — я рекомендую вам поберечь Джефферсона. Вы не знаете, что нас ждет. Оставьте Джефа на десерт. Иногда после неважного обеда человек помнит только десерт, если он оказался хорошим.
Манделл кивнул. Если Джеф будет давать показания, то он сделает это последним.
В основном слушания шли согласно ожиданиям Манделла. Кое-кто из конгрессменов постоянно задавал вопросы, позволявшие получать минимум информации, но обеспечивающие хорошие заголовки. Лысый, полный председатель Колби, новоанглийский пуританин, обильно цитировал Библию — особенно при допросе свидетелей, дававших показания неохотно. Он подчеркивал, что раскаяние приносит пользу душе.
— Облегчите свою душу, сын мой, — повторял он. — Вы почувствуете себя лучше. Вы обнаружите, что эта страна умеет прощать.
Казалось, он был готов взять свидетеля за руку, вместе с ним упасть на колени и запеть псалом. Но Колби воздерживался от этого.
Все это время Манделл сохранял спокойствие. По его совету Джеф держался точно так же. Всякий раз, когда актер испытывал желание прокомментировать ход слушаний, перегнувшись к Манделлу через его помощника, он одергивал себя — даже в те напряженные минуты, когда первый сценарист отказывался давать показания. Этот человек, пренебрегая советом Манделла, вступал в пререкания с членами комиссии, рисковал своим конституционным правом молчать. Тем не менее Манделл, его помощник и Джеф казались невозмутимыми.
Но самое серьезное сражение Манделл выдержал, когда встал вопрос о внесении в зал заседаний телекамер. Лицемерно скрывая личные мотивы за «правом людей на информацию», Колби и его коллеги решили организовать телевизионную трансляцию слушаний. Телекомпании и местные станции поддерживали их, подкрепляя свои требования ссылками на «свободу прессы». Однако все понимали, что такие открытые слушания с участием кинознаменитостей — наилучший способ почти без затрат собрать большую телеаудиторию и поднять рейтинг.
Что касается Колби и его коллег, то какой конгрессмен отказался бы появляться ежедневно перед всей страной в образе борца с врагами нации?
Манделл проявил упорство, не давая своего согласия. Никаких телекамер, никакого публичного зрелища! Или свидетелей не будет. Он был готов обратиться в Верховный суд.
В течение нескольких дней Манделл одерживал верх. Однако после того, как первый не пожелавший сотрудничать с комиссией сценарист сослался на Пятую поправку и конгрессмены осознали в полной мере, что упрямое молчание предоставляет им возможность публично проявить свой патриотизм, их желание «засветиться» на телеэкране значительно усилилось.
Манделл оставался бесстрастным как на людях, так и в частных беседах. На публике он ревностно отстаивал свою позицию: телекамеры, осветительные приборы, операторы будут отвлекать внимание людей, и свидетели лишатся права на справедливую оценку показаний.
На самом деле тактика Манделла преследовала практические цели. Пока между юристом и Колби шли яростные дебаты, вызывали самых несговорчивых, упрямых свидетелей. Они появлялись в отсутствие телекамер, отказывались говорить. Члены комиссии обрушивали на них длинные тирады, лишь маленькая часть которых попадала в газеты.
Если бы Манделлу удалось затянуть спор до вызова последнего «отказника», он бы одержал серьезную победу. Никто не понимал это лучше председателя Колби.
Когда восьмой сценарист сослался на поправку, борьба по телевизионному вопросу внезапно приняла новый, неожиданный оборот. Манделл и Джеф узнали об этом, покидая зал заседаний. Гинзбург, юрист из «Метро», ждал их у дверей. Оттеснив преследовавших Манделла репортеров, Гинзбург отвел его в сторону.
— Что случилось? — спросил Манделл.
— Негодяй обратился в суд! — сказал Гинзбург.
— Колби обратился в суд? Зачем?
— Чтобы получить разрешение на допуск в зал телеоператоров с камерами и осветителей. «Общественность имеет право на информацию, касающуюся безопасности страны».