Манделл привстал со своего кресла.
Председатель улыбнулся.
— Значит, вы признаете, мистер Манделл, что свидетелю есть что скрывать?
— Господин председатель, я лишь утверждаю, что комиссия не вправе лишать свидетеля законной защиты, принуждая его к даче показаний или делая инкриминирующие выводы из его отказа. Если мы промолчим, завтра вы спросите свидетеля о его личной жизни, о том, спит ли он со своей женой, как часто он это делает, и даже… пользуется ли презервативами!
Манделл посмотрел в упор на председателя. Торжествующая улыбка Колби исчезла. Он поглядел на Манделла и спросил себя, случайно юрист упомянул презервативы или он знал о событиях истекшей ночи.
Выражение лица Манделла явственно говорило о том, что его последняя фраза не заключала в себе случайного совпадения. Он взял трубку и начал раскуривать ее. Когда пламя задрожало над табаком, Манделл сказал:
— Господин председатель, я прошу комиссию устроить небольшой перерыв.
Колби с облегчением удовлетворил эту просьбу, встал из-за стола и удалился.
Манделл ждал в маленьком кабинете под залом заседаний. Он сделал так, чтобы кое-кто знал, где его можно найти. Колби вошел в комнату и настороженно огляделся по сторонам.
— Здесь нет «жучков», — сказал Манделл.
— Что вы имели в виду… когда упомянули… презервативы? — спросил наконец председатель.
Манделл не дал прямого ответа. Он начал раскуривать трубку, потом произнес:
— «Вспомните, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?» Иов, если я не ошибаюсь. Глава четвертая. Правильно?
— Подлый еврей! — взорвался Колби. — Значит, вы все подстроили. И Килцер тоже в этом участвовал. Вы все!
— Хм, — произнес Манделл, — я бы не стал обвинять юриста в стремлении помешать правосудию. Если только вы не хотите, чтобы вас обвинили в клевете и учинили иск на миллион долларов.
Лицо председателя стало багровым, однако он не осмелился раскрыть рот.
После долгого молчания Колби сказал:
— Хорошо. Чего вы хотите? Чтобы убрали телекамеры? Этого?
— Вам всегда легко со мной договориться. Я знаю, что ваши коллеги хотят появиться на телеэкране. Я знаю, что вы хотите баллотироваться в сенат и вам нужна реклама. Поэтому давайте придем к компромиссу. Вы обещаете пропустить других сценаристов, которые не намерены давать показания, а после я не буду возражать против того, чтобы вы предстали перед телекамерами.
— Вы не хотите, чтобы эти сценаристы появились на телеэкране, да?
— Я не хочу, чтобы вы запятнали всю индустрию, — поправил Манделл.
— Могу сказать вам следующее: мы обвиним их в неуважении к комиссии.
Эта угроза была произнесена менее решительным тоном, чем предыдущие.
— Делайте то, что находится в пределах полномочий вашей комиссии. Только не устраивайте из этого цирка, — твердо заявил Манделл.
Председатель задумался, протер свою вспотевшую лысину.
— Хорошо, — сказал он. — Мы избавимся от сценаристов. После этого впустим в зал телевизионщиков.
— Договорились, — сказал Манделл, протягивая руку.
Но Колби отказался пожать ее. Он лишь повторил с неприязнью: «Договорились» — и шагнул к двери.
— Вы мне не поверите, но я хочу сказать вам — я не планировал случившегося.
Колби явно не поверил ему. Он выскочил из кабинета, хлопнув дверью.
Комиссия занялась оставшимися авторами. Им задавали лишь те вопросы, которые давали почву для обвинения их в неуважении к комиссии. Десять авторов отказались давать показания. Левая пресса назвала их «голливудской десяткой». Комиссия рекомендовала своим коллегам из Палаты представителей обвинить их в неуважении к государству.
Наконец телевизионщиков впустили в зал заседаний. Большинство членов комиссии были довольны тем, что до этого момента камеры отсутствовали. Телезрители не знали сценаристов и не интересовались ими. Но теперь появились свидетели — актеры. Публика хорошо знала их, это усилило общий интерес к слушаниям.
Со дня начала работы телевизионщиков Манделл настаивал на том, чтобы Джеф Джефферсон сидел рядом с ним. Юрист хотел, чтобы всякий раз, когда операторы показывали его, на экране также появлялось бы типично американское лицо Джефа — серьезное, обеспокоенное, умное, внушающее доверие.
Манделл сознавал, что опасные показания могут еще прозвучать в дальнейшем. Несколько звезд были допрошены комиссией приватно; они признались в связях с коммунистами, оказании им материальной помощи и даже членстве в партии. Теперь им предстояло дать показания публично и покаяться. Поэтому постоянное присутствие в зале наряду с кающимися грешниками невинного человека вроде Джефа напоминало бы аудитории о том, что не все актеры являются или были коммунистами.