– Его почерк, – сказал Нурс, – Самая точная дисциплина. Я бы не достиг такого и через сорок или пятьдесят лет. Во всяком случае, скоро.
– При условии, что точно будешь рассчитывать каждый свой шаг, – сказал Шруилл.
Наконец, Нурс сказал:
– Иногда, Шруилл, твой цинизм переходит все границы дозволенного, – Он повернулся, изучая все приборы, сенсоры, глазки и дисплеи, расположенные напротив Калапины на внутренней стороне шара, – Сегодня все довольно тихо. Мы можем оставить контроль Шруиллу, Кал, и сходить поплавать и принять сеанс фармакологии.
– Тонус тела, тонус тела, – пожаловался Шруилл, – Вы когда-нибудь думали о том, чтобы проплыть бассейн двадцать пять раз, вместо двадцати?
– С недавних пор ты говоришь удивительные вещи, – сказала Калапина, – Ты хочешь, чтобы Нурс нарушил ферментный баланс? Все мои попытки понять тебя потерпели крах.
– Неудачные попытки, – сказал Шруилл.
– Мы чем-нибудь можем помочь тебе? – спросила она.
– Мой цикл погрузил меня в странную монотонность, – сказал Шруилл, – Есть ли какое-либо средство против нее?
Нурс посмотрел на Шруилла через призматический рефлектор. В последнее время его голос с нотками нытья стал все более раздражающим. Нурс начинал сожалеть о том, что общество требований к вкусам и физическим кондициям объединила их в одну группу с ним. Вероятно, когда закончится срок Туеров… – Монотонность, – сказала Калапина. Она пожала плечами.
– В хорошей рассчитанной монотонности есть определенный триумф, – сказал Нурс, – Я думаю, это сказал Вольтер.
– Это прозвучало, как чистейшей воды изречение Нурса, – сказал Шруилл.
– Иногда я считаю полезным, – сказала Калапина, – призывать благословенную заботу о народе.
– Даже среди нас? – спросил Шруилл.
– Только подумайте о судьбе несчастной компьютерной сестры, – сказала она, – Естественно, абстрактно. Вы чувствуете печаль и жалость?
– Жалость – никчемная эмоция, – сказал Шруилл, – Печаль родственна цинизму. Когда сила вольется в вас, подумайте обо мне здесь.
Нурс и Калапина встали, вызвали лучи переноса.
– Желаю эффективности, – сказал Нурс, – Мы должны стремиться к большей эффективности в наших любимцах. Надо, чтобы все протекало более гладко.
Шруилл посмотрел на них, ожидая лучей. Он хотел только освободиться от надоевшего треска их голосов. Они не поняли главного, они не хотели его понять.
– Эффективность? – спросила Калапина, – Вероятно, ты прав.
Шруилл больше не мог сдержать эмоции, которые так и распирали его:
– Эффективность – это противоположное мастерству. Подумайте об этом.
Пришли лучи. Нурс и Калапина скользнули вниз и прочь, не отвечая, оставив Шруилла закрывать сегмент. Наконец, он сел один в зелено-сине-красном мигании центра контроля – один, за исключением сверкающих глаз сканеров, задействованных вдоль верхнего кольца шара. Он насчитал из них восемьдесят один, направленных на него и на ответственные центры шара. Восемьдесят один из его собратьев или групп собратьев наблюдают сейчас за ним, за его работой, как он наблюдал за народом и его работой.
Сканеры доставляли некоторое неудобство Шруиллу. До своей службы в Туерах он не помнил, чтобы он наблюдал когда-либо за центром контроля и его деятельностью. Здесь случалось слишком много болезненного и того, чего даже невозможно было вообразить. Или бывшие ответственные за центр контроля теперь интересовались тем, как новое трио справляется со своими обязанностями? Кто эти те, кто наблюдают?
Шруилл переключил внимание на приборы. В моменты, подобные этим, он часто чувствовал себя, как Чен Цуаньский Хозяин темной правды, который видел весь мир в зеленой бутылке. Здесь была эта зеленая бутылка – этот шар.
Мерцание энергетического кольца на ручке трона, и он мог следить затем, как в Марзополисе пара занимается любовью, изучать содержимое в чане эмбриона в великом Лондоне или пустить газ гипноза с заданием приручения в «муравейник» Нового Пекина. Прикосновение к ключу, и он мог анализировать смещение мотивации всей рабочей силы в мегаполисе Рима.
Порывшись в себе, Шруилл не смог найти импульса, чтобы двинуть ключ хоть одного контроля.
Он стал вспоминать прошлое, пытаясь припомнить, сколько сканеров следили за работой Туеров в первые годы. Он был уверен, что число их не превышало десять или двенадцать. А сейчас – восемьдесят один.
«Я должен был бы предупредить их о Свенгаарде, – думал он, – Я мог бы сказать, что мы не должны бы полагаться на предположение, что существует специальное Провидение для дураков. Свенгаард – это дурак, который меня беспокоит».