Когда потом при энергичной поддержке Цезаря народный трибун Метелл предложил выбрать консулом Помпея в его отсутствие и поручить ему защиту Италии от мятежного Катилины (см. далее), дело дошло до беспорядков. Сенат объявил осадное положение и прекратил служебные полномочия Цезаря и Метелла. Метелл в знак протеста отправился к Помпею. Цезарь же снял должностные знаки отличия и уединился в своем доме. Он призвал к спокойствию народ, который требовал от него возобновить свою деятельность, и сенату не оставалось ничего иного, кроме как отозвать ввиду такой лояльности запрещение на исполнение служебных обязанностей. Дело закончилось ничем, но благодаря ловкому поведению Цезаря пропагандистский эффект был обеспечен.
Такую же похвальную сдержанность Цезарь проявил в скандале с Публием Клодием Пульхром, одним из отъявленных беспутных прожигателей жизни, о котором ходили самые нелицеприятные слухи. Он влюбился во вторую жену Цезаря Помпею и посчитал удобной возможностью для свидания праздник богини плодородия и женщин, куда допускались только женщины. Этот праздник отмечался в доме верховного жреца и претора Цезаря. Переодевшись в женское платье, он проник в дом, но обман был раскрыт и Клодию с трудом удалось убежать. Цезарь послал жене письмо с уведомлением о разводе, но когда Клодий был привлечен к суду за религиозное преступление, Цезарь как свидетель заявил, что ничего не знает. На вопрос, почему он развелся с женой, он ответил, что жена Цезаря должна быть вне подозрений. Трудно сказать, насколько он использовал свой успех у женщин в политических целях.
Благодаря браку с уже упомянутой Помпеей (67 г. до н. э.) он породнился с Помпеем. Дружба с Крассом, похоже, удалась через спальню его жены Тертуллы; перезрелая пятидесятилетняя женщина, как и другие, делала ему недвусмысленные авансы. В донжуанском списке Цезаря фигурируют Лодия, жена Габиния, Сервилия, мать его убийцы Брута, и Марция, жена Помпея, который воспринял этот факт трагичнее, чем Красс, но тем не менее не допустил, чтобы любовные конфликты повлияли на его политику.
Излюбленным средством межпартийной политической борьбы, которое при определенных условиях могло привести к выводу из игры противника, был политический процесс. Цезарь мастерски пользовался и этим пропагандистским инструментом. Самым наглядным примером является процесс против Гая Рабирия, который он вел вместе с Лабиеном в 63 г. до н. э. Рабирий обвинялся в том, что во время мятежа 100 г. до н. э. убил народного трибуна Луция Сатурнина. Позже это обвинение было признано несправедливым. Лабиен прибегнул к древнему закону, предусматривающему чудовищное наказание (бичевание и повешение) за государственную измену. Такие процессы вели два судебных следователя. Одним из них был назначен Цезарь. Рабирий апеллировал к народу, но прежде чем дело дошло до голосования, народное собрание хитрой уловкой было распущено: спустили красный флаг на Яникуле, что в древние времена сигнализировало об угрозе со стороны врага. После этого любое собрание прерывалось, поэтому процесс был прекращен без возможности возобновления.
На новом процессе при обыкновенном составе суда Рабирия оправдали. Если подумать, что состав преступления был налицо, что был искусственно введен давно не применяющийся, отличающийся особой жестокостью закон и, наконец, что процесс был умышленно прерван перед вынесением решения, то нельзя отделаться от впечатления эффектной демонстрации. Дело было не в личности и вине Рабирия, а в том, что Цезарь и Лабиен, которые стояли за этим, хотели подчеркнуть всей силой правовых принципов, что ни один гражданин не может быть казнен без предварительного опроса народа. Правда, сенат, следуя обычному праву, мог отменить апелляционное право введением осадного положения, так называемым чрезвычайным постановлением сената (senatus consultum), но партия популяров нигде не признавала этого обычного права. В процессе Рабирия получилось так, что его вынудили прибегнуть к апелляции. И роспуск народного собрания перед голосованием, которое оправданием Рабирия могло бы легализовать чрезвычайное постановление сената, был таким мастерским ходом, что трудно не подумать о хорошо рассчитанной игре, где снова чувствуется умелая рука Цезаря.