Ночи были бархатно-темными и жаркими, - вспоминала Кунард, - старая деревенская женщина вечно стирала белье в огромном старинном медном баке на улице... а руки Генри перебирали его сочинения столько, сколько мы считали допустимым". Политика поэмы Кунард "Экваториальный путь" - по ее собственным словам, "своего рода боевой гимн" - сегодня кажется читателю проблематичной: "Негр яростно прощается с Соединенными Штатами и отправляется в Африку, которая должна принадлежать ему". Но даже если в них богатый белый европеец говорит чернокожему американцу, чтобы тот возвращался в Африку (уроженец Джорджии Краудер говорил Кунарду: "Но я не африканец. Я американец"), они также выражают реальный - хотя, по нашим меркам, неуклюже сформулированный - интерес Кунард к жизни чернокожих, о которой мало кто из ее современников знал или заботился. Черно-белая обложка-фотомонтаж Ман Рэя, спроектированная таким образом, что она открывается спереди и сзади, образуя одну большую сцену, представляет собой аналогичную двусмысленность. Голову Краудера обрамляют руки Кунард, покрытые западноафриканскими браслетами из слоновой кости (Энтони Хобсон вспоминал, как разговор Кунард "прерывался ритмичным лязгом поднимающихся и опускающихся браслетов из африканской слоновой кости... надетых по семь или восемь на каждой руке"). Сдерживает ли Краудера или толкает вперед? Это празднование Краудера, поощрение его талантов или изображение покровителя, который направляет его?
Ранний успех Hours Press Кунард приписывал "хорошим авторам (в некоторых случаях очень известным), упорному труду, удаче и незнанию обычных сложностей издательского дела". Первый год был финансово благополучным, отчасти благодаря тому, что, как писала Кунард, "я... делала как можно больше вещей сама"; к третьему успех принес накладные расходы и необходимость управления, что никак не соответствовало амбициям Кунард. К зиме 1930 года она перевела прессу в Париж. Она устала от непостоянного сельского электричества, ужасного зимнего холода, испарений от печки в типографии, от которых ее клонило в сон. Ее раздражало и то, что расходные материалы приходилось покупать в Париже, а листы отправлять переплетчикам в Париж, Руан или Эврё. Но этот переезд в город был также знаком того, что внимание Кунарда переключилось. Она передала ежедневный контроль над прессой своему другу, опытному издателю мелкой прессы Уину Хендерсону, а также печатнику и типографу Джону Сибторпу; но между Кунардом и Хендерсоном ("шокирующей бизнес-леди") накопились долги, а затем и вражда, и весной 1931 года "Hours Press" была закрыта. Все время, внимание и удивительная энергия Кунард теперь были направлены на исследования, которые должны были стать ее негритянской антологией. Она продала магазин на улице Генего в 1934 году, незадолго до выхода "Негров". При всей своей значимости "Hours Press" могла быть лишь краткосрочным учреждением. Когда в 1929 году "Литтл ревью" разослал художникам и писателям, живущим в Париже, анкету, Кунард написала, что хочет быть "непроницаемой, эгоцентричной, сосредоточенной, тайной, неоспоримой и при этом всем для всех людей". Больше всего она боялась "отсутствия перемен, повторений и сходства с прошлым".
Кунард совершила еще один значительный акт печати на прессе Матье, на этот раз в рамках своей политической деятельности в поддержку республиканцев во время гражданской войны в Испании. Она использовала старый пресс для печати шести поэтических плакатов и продала их, чтобы собрать средства на помощь республиканцам в Париже и Лондоне. Среди авторов были Лэнгстон Хьюз, Тристан Тцара, Пабло Неруда и У. Х. Ауден.
Когда в марте 1945 года Кюнар вернулась в Реанвиль, она обнаружила, что остатки прессы были уничтожены немецкими солдатами, размещенными там по приказу местного мэра-коллаборациониста: подозрения в существовании секретной газеты использовались для того, чтобы оправдать разграбление и уничтожение того, что было "Часовой прессой". Словно во сне, Кунард бродила по развалинам своего бывшего дома. В крыше типографии были дыры, обугленные останки мебели, щели, в которых находились двери и окна. Книги были втоптаны в землю. Через открытое окно была прибита зеленая пергаментная обложка издания "Кантос" Эзры Паунда, выпущенного Обществом Казановы Джона Родкера: по словам Кунард, "один из самых красивых томов, когда-либо изданных". На полу в гостиной "лицом вниз и с ужасными складками" лежал "прекрасный голубой пейзаж Танги... весь в пулевых отверстиях", написанный Кунардом. Остатки портрета Кунарда, написанного Юджином Маккоуном в Париже в 1923 году, были проткнуты штыком. Две картины Миро были изуродованы. Под деревом, "весь измятый и изрытый землей", Кунард нашел рисунок Уиндэма Льюиса. В старой жестяной сигаретной коробке лежали осколки коралловых украшений, разбитых молотком, тридцать букв каслоновского шрифта, а в нескольких полях от дома жители деревни нашли браслеты из слоновой кости, рассыпанные по земле. Единственным предметом, который остался неповрежденным перед лицом нацистского мародерства, был большой старый пресс Mathieu, который Cunard приобрел у Билла Берда и который все еще стоял в конюшне, сохранившись благодаря своей тяжести.