Всего было 530 гостей. Некоторые имена мы узнаем до сих пор: Джордж Круикшэнк (иллюстратор Диккенса), философ и критик, партнер Джордж Элиот, Джордж Генри Льюс, поэт и социальный реформатор Ричард Монктон Милнс, издатель Чарльз Найт. Не обошлось и без Энтони Троллопа, который назвал этот вечер "великой вспышкой Муди". Недавно построенный круглый зал в неоклассическом стиле высотой 45 футов с белыми ионическими колоннами, лепными украшениями и галереей был спроектирован архитектором Уильямом Трехирном так, чтобы перекликаться с куполообразным читальным залом Британского музея, расположенным менее чем в пяти минутах ходьбы от него, и таким образом создать некую грандиозную институциональную историю этого нового здания. В нишах стояли статуи Оливера Кромвеля (естественный выбор для раскольника Муди), Танкреда и Клоринды (христианского крестоносца, влюбленного в женщину-воина из армии сарацин, но сражающегося с ней) и Альфреда лорда Теннисона. Последний был написан Томасом Вулнером, который закончил его всего за несколько часов до начала мероприятия. Голоса певцов возвышались над возбужденными разговорами. На иллюстрации, сопровождающей статью в Illustrated London News, бородатый лысеющий Муди стоит в центре сцены, черная точка сгущенного агентства среди вихря молодых женщин в полных белых платьях и пожилых мужчин викторианской эпохи, все из которых выглядят совершенно одинаково. Шестьдесят лет спустя, в 1920-х годах, Уиндем Льюис описывал все еще работающую библиотеку Муди как "твердую, как ростбиф", и "единственное место в Лондоне, где все еще можно найти усы с бараньей шевелюрой, лорнеты, высокие шляпы из поздневикторианских кварталов, пернатые и цветистые токи". Часть этого застывшего викторианства видна на этом снимке 1860 года.
Список приглашенных на инаугурацию в Большом зале, 17 декабря 1860 года.
Амбиции, разговоры, перспективы, планы. Сегодня на Новой Оксфорд-стрит, 30-34, стоит пустое здание, ищущее возможности для бизнеса, и никто не знает Уильяма Трехирна, но в тот декабрьский вечер это место было центром тихой революции в книжной культуре. А может, и не такой уж тихой. Вот как это увидел один журналист:
Вся книжная торговля стала революционной. В самом важном аспекте мы претерпели огромные социальные изменения. Со времен последнего билля о реформе [от 1832 года] теперь издается дюжина книг там, где раньше была одна, и сотня читателей там, где раньше была дюжина. В прекрасных старых сельских библиотеках, где раньше царили одиночество и застой, книги мистера Муди вносят свежую струю жизни, а отдаленные провинции ощущают прилив и отлив лондонской литературной волны.
Это глава о библиотеке одного человека в XIX веке - библиотеке, которая превратилась в учреждение, выдававшее книги за очень низкую абонентскую плату новым типам читателей в Лондоне, во всей Великобритании и по всему миру. Библиотека произвела революцию в области чтения: по диапазону изданий, которыми она владела; по иногда безжалостному профессионализму, который она привнесла в бизнес по выдаче книг; по охвату читателей; по масштабам распространения своих "нитей" по всей карте мира. В процессе работы его владелец стал глубоко противоречивой и в то же время несколько загадочной фигурой.
Библиотека Муди "циркулирующая" глубоко изменила отношение нации к книгам, чтению и письму, но сам Муди был предметом ожесточенных и часто риторически жестоких споров, которые разгорались в газетах того времени. Мы не ожидали, что библиотекарь - даже бизнесмен-библиотекарь - может стать катализатором ожесточенных споров, но слово "библиотекарь" не вполне отражает то культурное влияние, которым пользовался Муди. Мы видим это, когда читаем сохранившуюся переписку: Муди обменивался письмами с такими известными личностями, как Уилки Коллинз, Флоренс Найтингейл, Роберт Браунинг, Альфред лорд Теннисон, Гарриет Бичер-Стоу, Томас Карлайл, Чарльз Дарвин, Джон Раскин и Чарльз Диккенс. Письма рассказывают о его культурной значимости. Редко кто до времен Джеффа Безоса формировал читательскую культуру с такой целеустремленностью. Если он вам не нравился - если вы, подобно редакторам "Литературной газеты", считали, что "вся эта тенденция губительна для интересов книжного мира", - тогда Муди был "Катоном с Новой Оксфорд-стрит". Катон - консервативный римский сенатор и цензор второго века до нашей эры, выступавший против эллинизации и определявший литературный ландшафт в соответствии со своей моралью: Муди (по мнению критиков) цензурировал публикуемое, контролировал издателей и сдерживал литературное творчество. "Самый опасный публичный дом в Лондоне находится на углу Оксфорд-стрит, - писал Джордж Бернард Шоу, - и держит его джентльмен по имени Мади". Если он вам нравился - а нравился он многим, - Муди находил очень дешевый способ дать доступ к книгам сотням тысяч новых читателей, включая женщин, включая тех, кто находится далеко от Лондона, включая тех, кто, действительно, разбросан по всему миру, которые иначе не могли бы себе этого позволить. Муди распространял британскую книжную культуру по всему миру. Он также оказал решающую поддержку расцвету доминирующей литературной формы того времени - трехтомного романа, что означало появление книг Троллопа, Томаса Харди, Джордж Элиот и других. В любом случае - любите вы его или не благодарите - влияние Муди на литературную культуру было неоспоримым. Вот "Литературная газета" за два месяца до открытия нового зала сетует на его книжную монополию: "Великая чума началась в углу. Великий пожар начался в углу. Мистер Муди начал с угла. Как зараза и как пожар, мистер Муди распространился".