– Да – если судебное разбирательство начнется прямо сейчас. Но если вам удастся отложить его на некоторое время или же перевести его в другой округ…
Бонделли повернулся на стуле и посмотрел на облачко дыма за окном.
– Мне трудно поверить, что рассудительные, мыслящие логически думающие люди…
– О какой рассудительности или логике присяжных может идти речь? – спросил Фурлоу.
Волна ярости захлестнула Бонделли, его лицо покраснело. Повернувшись, он пристально посмотрел на Фурлоу.
– Энди, вы знаете, что я думаю? Мне кажется, то, что Рут убежала, влияет на ваше отношение к ее отцу. Вы говорите, что хотите помочь ей, но каждое ваше слово…
– Хватит об этом! – перебил его Фурлоу тихим невыразительным голосом. Потом сделал два глубоких вздоха. – Вот что скажите мне, Тони. Почему вы взялись за это дело? Вы ведь не являетесь адвокатом по уголовным делам.
Бонделли поднес руку к лицу. Цвет его лица медленно приобрел обычную бледность. Он посмотрел на Фурлоу.
– Извините, Энди.
– Все в порядке. Так вы ответите на мой вопрос? Почему вы взялись за это дело?
Бонделли вздохнул и пожал плечами.
– Когда стало известно, что я представляю его интересы, два моих самых влиятельных клиента позвонили мне и сказали, что если мне не удастся с честью выбраться из этой ситуации, они откажутся от моих услуг.
– И поэтому вы решили защищать Джо?
– У него должна быть самая лучшая защита.
– И вы – самый лучший защитник?
– Я хотел съездить в Сан-Франциско и предложить заняться этим делом Белли или кому-то другому, однако Джо был против. Он думает, что это дело совсем простое – проклятый неписаный закон.
– И поэтому остаетесь только вы.
– В этом городе – да. – Бонделли протянул руки к столу и сложил пальцы в замок. – Вы знаете, я рассматриваю это дело с несколько иной точки зрения, чем вы, и не вижу в нем особых проблем. Мне кажется, самое главное – доказать, что он не симулирует сумасшествие.
Фурлоу снял очки и протер глаза, которые начали болеть. «Я слишком много читал сегодня», – решил он.
– Ну хорошо, Тони, – произнес Фурлоу, – у вас есть зацепка. Если человек, страдающий галлюцинациями, понимает, что не должен обращать на них внимание, то у вас может еще возникнуть возможность добиться, чтобы он проявил себя, совершил какие-либо действия под воздействием этих галлюцинаций, которые позволили бы окружающим понять его ненормальность. Разоблачение симулируемого сумасшествия легче по сравнению с проблемой определения скрытых психозов, но, как правило, общественность не понимает этого.
– Я полагаю, что в нашем деле присутствуют четыре неотъемлемых признака преступления, совершенного сумасшедшим.
Фурлоу хотел было что-то сказать, но передумал, когда увидел, что Бонделли поднял руку с оттопыренными четырьмя пальцами.
– Во-первых, – начал Бонделли, – смерть жертвы выгодна убийце. Психопаты обычно убивают незнакомцев или людей, которые оказались рядом с ними. Видите, я тоже провел подготовительную работу в вашей области.
– Да, – согласился Фурлоу.
– И Адель не была застрахована, – продолжал Бонделли. Он опустил один палец. – Дальше. Возможно, что это убийство было тщательно спланировано? – Он опустил второй палец. – Психопаты не планируют своих преступлений. И после совершения его они пытаются скрыться где придется, облегчая полиции задачу по их поимке. Джо же практически объявил о своем присутствии в конторе.
Фурлоу кивнул. «А может, Бонделли прав? А я подсознательно преследую Рут в лице ее отца? Куда же, черт побери, она убежала?»
– В-третьих, – продолжал Бонделли, – психопаты во время преступления проявляют больше насилия, чем требуется. Они продолжают наносить смертельные удары, даже тогда, когда для этого нет никаких причин. Нет сомнений, что первый же удар его кинжала оказался смертельным для Адель. – Опустился третий палец.
Фурлоу нацепил на нос свои очки и посмотрел на Бонделли. Адвокат был и напряжен, и уверен в себе. Возможно ли, что он прав?
– В-четвертых, – начал Бонделли, – было ли это убийство совершено случайно оказавшимся под рукой оружием? Люди, планирующие убийство, заранее подбирают себе оружие. Психопаты же хватают то, что под рукой – мясницкий нож, дубинку, камень, что-нибудь из мебели. – Четвертый палец опустился, и Бонделли опустил кулак на стол. – Этот проклятый кинжал висел на его стене в кабинете, насколько я могу припомнить.
– Это все звучит складно, – согласился Фурлоу. – Но чем же тогда все это время занимается обвинение?
– О, разумеется, у них есть свои эксперты.
– И Уили среди них, – заметил Фурлоу.
– Это ваш начальник в госпитале?
– Вот именно.
– Это… ставит вас… в затруднительное положение?
– Тони, мне наплевать на это. Он – просто еще одно проявление психического синдрома жителей этого города. Это все… еще одна безумная кутерьма. – Фурлоу посмотрел на свои руки. – Люди склоняются к тому, что Джо лучше умереть… даже если он сумасшедший. И эксперты обвинения, которым вы машете рукой и посылаете воздушные поцелуи, будут говорить то, что нужно обществу. И все, что скажет судья, будет, вероятно, интерпретировано…
– Я уверен, что мы сможем добиться назначения беспристрастного судьи.
– Да… несомненно. Но судья непременно поставит вопрос о том, был ли обвиняемый в момент совершения преступления в состоянии использовать ту часть своего рассудка, что позволяет ему определить, что он совершает неправильные и ужасные вещи. Часть, Тони, словно мозг можно разделить на части, одна из которых – рассудочная, а вторая – безумная. Это невозможно! Разум нельзя разделить! Человек не может быть душевно болен какой-то отдельной частью без того, чтобы не был поражен весь организм. Понимание, что такое добро и зло, способность выбирать между Богом и дьяволом – это совсем не понимание того, что дважды два равняется четырем. Личность должна быть цельной, неповрежденной, чтобы выносить суждения о добре и зле.
Фурлоу внимательно посмотрел на Бонделли.
Адвокат глядел в окно, сжав задумчиво губы.
Фурлоу проследил за его взглядом. Он чувствовал усталость от разочарования и отчаяния. Рут убежала куда-то. Это было единственным логическим, рассудительным объяснением. Ее отец был обречен, независимо… Мышцы Фурлоу внезапно напряглись. Он тоже пригляделся к виду за окном.
Снаружи, в десяти футах в воздухе повис какой-то предмет… куполообразной формы с аккуратным круглым отверстием, нацеленным прямо в сторону окна Бонделли. А дальше за этим отверстием виднелись двигающиеся фигуры.
Фурлоу открыл было рот, чтобы заговорить, но вдруг понял, что не способен выдавить из себя и звука. Он покачнулся на своем стуле и, поднявшись, ощупью двинулся вокруг стола, подальше от окна.
– Энди, что случилось? – спросил Бонделли. Адвокат повернулся к Фурлоу и внимательно посмотрел на него.
Тот прислонился к столу, прямо напротив окна. Потом посмотрел в круглое отверстие зависшего в воздухе аппарата. Там внутри были глаза, светящиеся глаза. Тоненькая трубка появилась в отверстии. Какая-то сила мучительно сдавила грудь Фурлоу. Он с трудом дышал.
«О Господи! Они пытаются убить меня!» – подумал он.
Он чувствовал, что теряет сознание. Вся грудь его пылала. Сквозь пелену он сумел увидеть край стола, возвышавшийся над ним. Что-то свалилось на устеленный ковром пол, и он с трудом сообразил, что это его голова. Он попытался приподняться, но рухнул на пол.
– Энди! Энди! Что с тобой? Энди! – кричал Бонделли. Его голос эхом отдавался в ушах Фурлоу. – Энди… Энди… Энд…
Быстро осмотрев Фурлоу, Бонделли выпрямился и крикнул своей секретарше.
– Миссис Уилсон! Вызывайте «Скорую»! Мне кажется, у доктора Фурлоу сердечный приступ.
14
«Я не должен слишком привязываться к своему новому образу жизни, – сказал себе Келексел. – Да, у меня есть новая любимица, но у меня ведь есть еще и обязанности. Настанет момент, когда мне придется покинуть эту планету, вместе с моей любимицей, оставив все остальные удовольствия, предоставляемые этой планетой».