Келексел выпрямился на стуле. Он насторожился, словно все его предыдущие страхи вернулись к нему усиленными. Фрагменты сцены, только что показанной ему Фраффином, вихрем проносились в его голове, то сцепляясь, то снова разлетаясь, и смысл их все время менялся и искажался. Сумасшедший? А как же Рут, его любимица? Она ведь тоже наблюдала за этой сценой, наверное, продолжает и сейчас следить за ней. Почему ей захотелось смотреть такую… мучительную сцену? Ведь она должна была причинять ей боль. Должна. Впервые за все время Келексел почувствовал, что разделяет чувства другого существа. Он пытался прогнать это чувство. Она ведь аборигенка, из низшего уровня. Он посмотрел на Фраффина, не сводившего с него взгляд. Казалось, словно они поменялись местами с теми двумя туземцами, за которыми они только что наблюдали: теперь роль Фурлоу исполнял Фраффин, а он, Келексел, стал Мерфи.
«Какое же могущество он получает от этих аборигенов? – подумал Келексел. – Может, благодаря этому он способен видеть меня насквозь, читать мои мысли? Но ведь я не сумасшедший… я не насильник».
– Что за парадокс вы мне предлагаете? – спросил требовательно Келексел. И с гордостью отметил, что его голос оставался ровным и спокойным.
«Осторожно, осторожно, – подумал Фраффин. – Он уже на крючке, но не следует допускать, чтобы борьба с ним затягивалась».
– Забавная это вещь все-таки, – произнес Фраффин, – наблюдать за другими существами. – Он махнул в сторону сцены репродьюсера и стал нажимать кнопки.
Келексел неохотно повернулся и посмотрел на возникшую проекцию сцены – та же самая обшарпанная комната, то же открытое окно с красно-белыми занавесками, шипящий радиатор. Мерфи в том же положении сидел у стола, покрытого глубокими царапинами. Картина, идентичная той, что они видели прежде, только позади Мерфи, спиной к наблюдателям, сидел другой туземец, положив на колени картонную папку с зажимами и несколько листов бумаги.
Как и у Мерфи, фигура нового человека была коренастой. Когда он повернул голову, то по изгибу его щек можно было сделать предположение, что у него раздражительный характер. Затылок был аккуратно подстрижен.
Разбросанные в беспорядке листочки лежали на столе перед Мерфи. Он постукивал пальцем по обратной стороне одного из них.
Оглядев всю эту сцену, Келексел заметил небольшую перемену в Мерфи. Похоже, он стал более спокойным, более расслабился, обрел большую уверенность в себе.
Фраффин прокашлялся и сказал:
– Этот туземец, пишущий в своем блокноте, еще один знахарь, доктор Уили, товарищ Фурлоу по работе. Он только что закончил проведение того же самого теста с Мерфи. Повнимательнее понаблюдайте за ним.
– Почему? – поинтересовался Келексел. Повторение этого туземного обряда уже начало надоедать ему.
– Просто понаблюдайте, – повторил Фраффин.
Неожиданно Мерфи поднял карточку, по которой постукивал, посмотрел на нее и отбросил в сторону.
Уили повернулся, поднял голову, показав округлое лицо, две пуговицы голубых глаз, большой мясистый нос и тонкий рот. Весь его вид излучал самодовольство, словно он был источником света, заливавшим все вокруг, но в этом самодовольстве скрывалось какое-то коварство.
– Эта карточка, – сказал он раздраженным тоном. – Почему вы снова посмотрели на эту карточку?
– Я… ну, просто захотелось еще раз взглянуть, – ответил Мерфи и наклонил голову.
– Вы увидели в ней что-то новое?
– Я всегда видел на ней шкуру животного.
Уили уставился в затылок Мерфи с ликующим видом.
– Шкура животного, вроде тех, каких вы добывали, когда были мальчишкой?
– Я зарабатывал много денег на этих шкурах. У меня всегда на деньги был наметанный глаз.
Уили дернул головой вверх-вниз, несколько удивленный, похоже, воротник рубашки был ему слишком тесен.
– Не хотелось бы вам еще раз взглянуть и на остальные карточки?
Мерфи облизнул губы.
– Думаю, что нет.
– Любопытно, – пробормотал Уили.
Мерфи слегка повернулся и сказал, не глядя на психиатра:
– Док, может быть, вы скажете мне кое-что.
– Что?
– Со мной уже проводил этот тест один из ваших коллег, вы его знаете – доктор Фурлоу. Что показали результаты?
Что-то неприятное и хищное появилось в выражении лица Уили.
– А разве Фурлоу не говорил вам?
– Нет. Я считаю, что вы парень что надо и лучше войдете в мое положение.
Уили посмотрел на бумаги, лежавшие на его коленях, и принялся с отсутствующим видом покачивать карандашом, а потом подчеркивать все заглавные «О» в напечатанном тексте.
– Фурлоу не имеет медицинской степени.
– Да, но что же показал тот тест?
Уили закончил свою работу, потом откинулся на спинку стула и окинул бумаги взглядом.
– Понадобится некоторое время, чтобы обработать все данные, – сказал он, – но я рискну предположить, что вы такой же нормальный человек, как и любой другой.
– Это означает, что я в здравом уме? – спросил Мерфи. Он посмотрел на стол, затаив дыхание в ожидании ответа.
– Настолько же, насколько и я сам, – подтвердил Уили.
Мерфи глубоко вздохнул. Он улыбнулся и покосился на карточки с точками.
– Спасибо, док!
Показ-эпизода неожиданно прервался.
Келексел покачал головой и посмотрел на Фраффина, который выключил репродьюсер. Режиссер улыбнулся ему.
– Видите, – начал Фраффин. – Кое-кто, как и вы, согласен с вашей точкой зрения, считает, что Мерфи в здравом уме.
– Но вы-же сказали, что покажете мне Фурлоу.
– Я это и сделал!
– Не понимаю.
– Неужели вы не заметили, с каким отвращением этот знахарь заполнял свои бумаги? Разве Фурлоу делал что-нибудь подобное?
– Нет, но…
– И неужели вы не заметили, что этот знахарь просто-таки наслаждался чувством страха Мерфи?
– Но ведь страх может время от времени забавлять.
– Как и боль, и насилие? – спросил Фраффин.
– Конечно, если ими правильно управлять.
«И мне тоже доставляет удовольствие переживаемые ими страхи, – подумал Келексел. – Неужели в этом и состоит идея этого спятившего. Режиссера? Неужели он пытается поставить меня на одну доску с этими… созданиями? Любому Чему нравятся подобные вещи!»
– У этих туземцев странные представления, – продолжал Фраффин, – они считают, что любые действия, которые разрушают жизнь – разрушают любую жизнь – это болезнь.
– Но ведь это целиком зависит от того, какая именно форма жизни уничтожается, – возразил Келексел. – Конечно, даже эти ваши туземцы не стали бы колебаться, уничтожая… э-э… червя!
Фраффин лишь пристально посмотрел на него.
– Ну? – потребовал ответа Келексел.
Но Фраффин по-прежнему лишь пристально смотрел на него.
Келексел почувствовал, что его охватывает ярость. Он с гневом воззрился на Фраффина.
– Это всего лишь идея, которой можно забавляться, – сказал наконец Фраффин. – Ведь идеи – это наши игрушки, которыми мы забавляемся, разве не так?
– Безумная идея, – проворчал Келексел.
В это мгновение он вспомнил, что пришел сюда, чтобы ликвидировать опасность, угрожавшую кораблю историй со стороны спятившего Режиссера. И этот человек сам открыл сущность своего преступления! И если об этом станет известно, то тогда… Келексел сидел, внимательно глядя на Фраффина, чувствуя, как в нем нарастает праведный гнев, он наслаждался этими мгновениями перед наступлением разоблачения и мыслями о том, что преступник будет подвергнут вечному всеобщему отчуждению. Фраффин должен быть отправлен в безграничную темноту вечной скуки! Пусть этот безумец узнает, что на самом деле означает вечность!
Эта мысль на мгновение задержалась в сознании Келексела. Он никогда не рассматривал вечность с такой точки зрения. Вечность. «Что же на самом деле она означает?» – задал он самому себе этот вопрос.
Он попытался представить себя в изоляции от всех, предоставленный самому себе в бесконечно текущем времени. Его сознание поторопилось отбросить эту мысль, и ему стало жаль Фраффина из-за того, что с ним произойдет.