Если сегодня мы смотрим на Центральную и Восточную Европу не как на конец истории, а как на возвращение истории в качестве политической темы, которой отводится все более секьюритизированная и значительная роль в политической и популярной культуре. Достаточно взглянуть на судебные процессы над академическими историками и чрезмерную роль Института национальной памяти в Польше, чтобы понять, насколько чувствительной является национальная политика в отношении истории в этом регионе (Junes 2021). Память охраняется так, как будто она является хрупкой, но очень ценной реликвией прошлого, без которой нация распадется. Хотя эта чувствительность и преувеличена, в ней есть определенная логика. Автобиографические повествования строятся как непрерывные во времени и пространстве (Berenskoetter 2012); бросая вызов коллективной памяти государств, альтернативные повествования об общем прошлом могут рассматриваться как прямая угроза самоощущению нации и ее "мнемонической безопасности" (Malksoo 2015). В конечном счете, многочисленные дискуссии об "истории" - это не история вообще, а автобиографические нарративы, или зеркало, в котором нации и народы хотят увидеть себя.
Несмотря на то что Россия пошла по пути, отличному от других посткоммунистических государств, которые смогли успешно экстернализировать свое коммунистическое прошлое, она оказалась вовлечена во многие из тех же процессов, о которых говорилось выше. В какой-то (пусть и небольшой) степени увлечение Россией историей можно рассматривать как реакцию на националистический пересмотр истории в странах Балтии, Польше и других странах и представление советской оккупации как российской. В этой резко антикоммунистической историографии многие активно придерживались доктрины "двух тоталитаризмов", приравнивая коммунизм XX века к фашизму. Учитывая масштабы советских (и, соответственно, российских) потерь во Второй мировой войне и ее заметную роль в советской памяти в позднесоветскую эпоху, легко понять, как это вызвало резкую реакцию даже без учета политизированного автобиографического нарратива России. Тем не менее, мнение о том, что гнев Кремля вызван в первую очередь соображениями исторической справедливости, а не политической враждой, трудно поддержать, учитывая его готовность взаимодействовать с неонацистскими организациями и теми, кто открыто восхваляет нацистские коллаборационистские режимы. Например, поддержка Кремлем Народной партии "Наша Словакия", которая прославляет нацистское коллаборационистское правительство, правившее Словакией с 1939 по 1945 год (German Sirotnikova 2021).
После распада СССР первый президент России Борис Ельцин очернил советское прошлое, стремясь к его экстернализации. Он изменил направленность всех главных советских праздников, создав вместо них новые. Он пропагандировал образ СССР как перевернутой империи, где периферия колонизировала Россию, а не наоборот. Это была попытка команды Ельцина разделить российскую и советскую идентичность и подорвать идею о том, что СССР приравнивается к статусу великой державы (великодержавности). Ельцин также ввел новый государственный гимн и попытался исключить советские флаги и коммунистический подтекст из празднования Дня Победы. Однако эти усилия потерпели неудачу из-за отсутствия у него легитимности после обстрела парламента в 1993 году и глубоко коррумпированных выборов 1996 года, а также из-за его неспособности создать позитивный вдохновляющий национальный нарратив, который полностью отрекался бы от советского прошлого (Smith 2002).
В то время как Ельцин пытался - и безуспешно - привить объединяющий антисоветский исторический нарратив, Путин успешно воспринял некоторые аспекты СССР как позитивное наследие, в том числе восстановил советский гимн (с новыми словами) в начале своего первого президентского срока. Хотя в первые годы он не представил последовательной символической программы, которая заменила бы советскую эпоху (Gill 2013), Путин вернул параду в День Победы его былую милитаристскую славу. В 2005 году он провел один из самых масштабных парадов, которые когда-либо видел мир, и к нему на Красной площади присоединились высшие чины мировых лидеров, включая Джорджа Буша-младшего и Тони Блэра, чтобы отметить семидесятую годовщину победы советского народа над нацизмом. Реабилитация некоторых советских элементов сопровождалась возвращением менее известных советских тенденций, включая захват правительством информационного пространства, особенно телевизионных каналов, и подавление оппозиции и политической жизни.