Возвращаясь к Брежневу
Чтобы поддержать аргумент о том, что Россия восстанавливает престиж, сопротивляясь давлению Запада, СМИ и политики утверждали, что страна возвращается к идеализированной и воображаемой эпохе самостоятельной стабильности при Брежневе. Этому "возвращению" якобы способствовала готовность и способность Кремля защитить себя от нападок Запада. Эти аргументы были наиболее заметны в материалах после введения контрсанкций в августе 2014 года, а затем в сентябре и октябре 2014 года, когда последствия контрсанкций стали ощущаться и широко обсуждаться. Соответственно, этот конкретный аргумент функционировал не только как отвлекающий маневр, но и почти как лекарство и разрешение травмы, пережитой после распада СССР, - средство ухода в ностальгию по своей (позднесоветской) молодости.
Хотя полное описание СССР брежневской эпохи выходит за рамки данной главы, отсутствие ссылок на экономический спад после 1973 года, неспособность сельского хозяйства прокормить города, политические репрессии и антисемитизм создали, мягко говоря, нереалистичный образ. Представление правительством и СМИ брежневской эпохи в почти исключительно позитивных терминах в очередной раз было облегчено отказом от упоминания коммунистической идеологии, которая могла бы напомнить аудитории о некоторых негативных аспектах того времени, включая ограничения свободы слова и передвижения. Вместо этого СМИ подчеркивали якобы существовавшую в СССР стабильность, высокий уровень жизни и международное признание. СМИ представляли нынешнее отсоединение России от Запада как процесс нормализации, возвращение к тому, как все должно быть, кратко сформулированный в "Ленте" так: "Ничего плохого не случится, если мы возьмем все хорошее из СССР, потому что там было много хорошего, больше хорошего, чем плохого" (Lenta 2014e).
Чтобы воспользоваться советской ностальгией, СМИ использовали высоко персонализированную риторику и образы еды, продвигая концепцию патриотического (не)потребления (Skvirskaja 2017), где употребление или неупотребление определенного продукта становится символом патриотизма. Здесь также присутствовал классовый элемент: подавляющее большинство россиян не могут часто позволить себе настоящий французский бри или итальянский пармезан, и поэтому, скорее всего, не особенно пострадали, когда оба продукта были запрещены в рамках "импортозамещения". Такая корреляция между богатством и европейскими продуктами позволила СМИ обвинить в эпикурействе тех, кто критиковал контрсанкции, превратив позиции "за" и "против" контрсанкций в обозначение более простого и осмысленного образа жизни в прошлом и потребительских ценностей нынешней оппозиции соответственно. Пожалуй, самым ярким примером этой линии атаки стала Ульяна Скойбеда, язвительно писавшая в "Комсомольской правде":
Я не знаю, как далеко зайдут санкции. Но главное, что уровень жизни на самом деле не эквивалентен уровню счастья. Мои родители, поколение, которое было молодым в 1980-е годы, жили гораздо более духовной жизнью, чем я. Они читали все новинки литературы, подписывались на самые модные периодические издания, собирались на кухнях, обсуждая все это.
Мне очень жаль людей, которые считают наличие широкого ассортимента колбасы победой демократии. Как жаль, что мы не можем разделить общество: справа - те, кто хочет возвращения СССР со всеми его плюсами и минусами, слева - те, кто хочет колбасы. Единственное, что можно сделать с такими демократами, это сказать им, чтобы они уезжали: мир большой, стран с колбасой много.