Обозначение "иностранные агенты", несущее в себе коннотации шпионажа времен холодной войны, усилило более широкий дискурс, в котором любой человек, выступающий против российского правительства, представляется не просто врагом, а "врагом в истории". Эти предполагаемые противники вспоминаются не так, как настоящие, патриотически настроенные россияне, потому что они на стороне исторического врага (Запада/Украины/фашистов и т. д.). Политики часто обвиняют оппозиционеров в том, что они слишком негативно относятся к российской истории. Одной из самых запоминающихся таких критических статей стала диатриба Владимира Мединского в 2015 году о важности истории и исторического сознания для русского народа, в которой он утверждал, что именно из-за этого сознания "оппозиционеры", критикующие нашу Историю, государственность, духовность и так далее, никогда не будут иметь ШИРОКОГО успеха" (Радзиховский 2015). То, что Мединский пишет слово "история" с большой буквы, говорит о том, что существует только одна истинная версия этой истории. Он использует (предполагаемую) неспособность оппозиции признать "Историю", заимствуя стиль Мединского, как доказательство против них. Таким образом, неверная интерпретация истории отождествляется с иностранностью, особенно западной.
Сопоставление "Запада" и "оппозиции" также усиливается присутствием в российском общественном и политическом дискурсе терминологии советской эпохи: политики и чиновники от Госдумы до российской армии называют оппозиционные голоса провокаторами, пятыми колоннами и спекулянтами (Баранец 2014b; Миронов 2014), а также "иностранными агентами". В этих образах Россия предстает как государство, страдающее от внутренних врагов и осажденное внешними, что отсылает к давним мифам об окружении, диверсиях и России как "осажденной крепости". Эти тропы использовались СМИ в отношении широкого круга тем, от прав ЛГБТ до военных учений НАТО (Сквирская 2017; Цепляев 2015; Рябов и Рябова 2014a; Darczewska 2014).
Российские СМИ и политики вряд ли уникальны в использовании образа врага для делегитимации определенной группы в политических целях: это давняя и глобальная практика - объединять воспринимаемые "вражеские" группы с характеристиками недостоверности и инаковости, используя это в качестве различия для обобщения и стереотипизации людей на "нас" и "их" (Merskin 2004; Keen 1988). Однако исследования показывают, что для мобилизации одной группы против другой необходимо, чтобы СМИ представляли врага как прямую угрозу их безопасности или существованию (Lasswell 1971; Mandelzis 2003: 2; Jervis 1976). Российские СМИ и политики достигли необходимого уровня интенсивной секьюритизации, используя историю; они переосмыслили предполагаемый оппозиционерами пересмотр российской истории как экзистенциальную атаку на саму российскую идентичность. Таким образом, хотя ксенофобские и антизападные нарративы существуют независимо от политического использования истории, описанного в этой книге, их сочетание важно для реализации мобилизационных возможностей эмоциональных исторических нарративов.
Это помогает объяснить все более интенсивный язык, используемый для "других" предполагаемых внутренних врагов Кремля, процесс, который ускорился в период с 2014 года до конца 2015 года, то есть примерно до начала украинского кризиса и российской интервенции в Сирии. Хотя освещение Украину в российских СМИ было гораздо более эмоциональным, журналисты, освещающие Сирию, часто использовали технический, даже патологизирующий язык для описания тех, кто не согласен с вмешательством Кремля: "Существует своего рода морально-интеллектуальное "состояние". Я бы назвал это "партофобией" или, если хотите, "пожиранием нации" [отчизноведением]" (Грачев 2015). Ссылка на "партию" вызывает намеренные отголоски Советского Союза, одновременно вписываясь в более широкий нарратив, согласно которому критиковать правительство не только непатриотично, но и откровенно чуждо. Например, Владимир Путин обвинил "иностранных агентов" в распространении фальшивых новостей о гибели мирных жителей в Сирии, "как только российские самолеты взлетели" (Kremlin.ru 2015b).
В российских политических СМИ очернение внутренних врагов как чужеродных и коррозийных является неотъемлемой частью секьюритизации политического и исторического пространства. С отголосками 1930-х годов внутренние враги изображаются как представляющие большую угрозу для российского государства, чем внешние (Petersson 2017: 242). Эта презентация опирается на образ внутренних врагов как негативной, исключающей силы, против которой "патриоты" и "герои" могут и должны определять себя, создавая границу между "нами" и "ими". Примером тому стало обращение Владимира Путина к Федеральному собранию в 2014 году, в котором он задался вопросом, не собираются ли западные политики спровоцировать "действия пятой колонны, этой разрозненной кучки национал-предателей" (Kremlin.ru 2014). К 2020 году подобные настроения стали еще более явно связаны с историей, как, например, когда Путин назвал исторических инакомыслящих "современными эквивалентами [нацистских] коллаборационистов" в своей речи в День знаний, о которой говорилось выше. Такая интенсивная секьюритизация приравнивает историографические дебаты к самому низкому предательству, не оставляя возможности для умеренности или компромисса.