Интенсивное использование СМИ и правительством истории для построения зачастую ксенофобского и реваншистского мировоззрения ускорилось, способствуя так называемому "консервативному повороту" в российской политике и политическом дискурсе (Макарычев 2018; Петро 2018; Бызов 2018). В первые годы третьего срока Путина происходили спорадические и значительные репрессии в отношении исторических расследований, включая присвоение ярлыка "иностранного агента" сайту "Мемориал", правозащитной организации, занимающейся сохранением памяти о тех, кто пострадал и погиб в ГУЛАГе . Однако даже в рамках этого консервативного поворота основная тактика Кремля по насаждению желаемых исторических нарративов опиралась на искреннюю потребность общества в более патриотичной истории, которая, в свою очередь, обеспечивалась с помощью "информационной автократии" (Гуриев и Трейсман 2019). Для этого власть имущие использовали свое господство над информационными каналами, чтобы по возможности манипулировать аудиторией, а не принуждать ее.
Однако по мере того, как третий срок Путина неизбежно превращался в четвертый, эти усилия по кооптации стали ужесточаться. Когда эмоциональная слава аннексии Крыма начала тускнеть, падение уровня жизни и экономическая стагнация привели к тому, что Кремль стал применять все более жесткие методы принуждения в политическом пространстве, в том числе в отношении политического использования истории. Если в 2014-2015 годах СМИ и политики с радостью использовали исторические аналогии, то в 2016-2017 годах наблюдалось массовое создание и расширение способов взаимодействия общества с (одобренной) историей, а в период 2018-21 годов началось более зловещее сужение исторического поиска наряду с преследованием альтернативных нарративов. Эта траектория усилила аргумент, имплицитный для прокремлевских политиков, использующих историю, что поддержка "правильной" памяти является - если не основным - атрибутом российской идентичности. В этой интерпретации обладание правильной исторической шпаргалкой давало главный ключ к расшифровке текущих событий, а также к обеспечению будущего России. Но что было в этой шпаргалке? И как правильно ее интерпретировать?
Какая история?
В преддверии конституционного референдума 2020 года Путин провел онлайн-урок, приуроченный ко Дню знаний (1 сентября), когда российские школьники и студенты начинают или возвращаются в школы и университеты. Путин появился в центре экрана, к нему присоединились учителя и ученики из нескольких возрастных групп, в том числе шестилетние малыши. Когда они расположились, чтобы внимательно слушать, их президент осудил "коллаборационистов военного времени", объяснив, почему те, кто "искажает" историю - в данном случае это означает "не согласен с прокремлевской версией" - являются современными эквивалентами нацистских коллаборационистов. Такое неуместное и экстремальное заявление было бы удивительным, если бы не было столь предсказуемым. В данный момент это была просто еще одна из ряда вон выходящая историческая аналогия в длинном ряду из ряда вон выходящих исторических аналогий.
Резкость языка Путина - и других - порой скрывает аморфность реального подхода Кремля к истории. Кремль использует историю не диктаторски, а во многом в диалоге с общественными потребностями и запросами. Он опирается на популярные нарративы истории, а затем изменяет их в соответствии со своими потребностями, а не навязывает определенные взгляды независимо от общественного восприятия. Российское правительство и государственные СМИ также пытаются сплести воедино эти популярные, а иногда и взаимоисключающие нарративы, чтобы создать как можно большую аудиторию для своих одобренных воспоминаний. На заднике экрана, транслировавшего речь Путина в День знаний, был представлен целый ряд образов и людей, отмечающих различные исторические периоды: здесь были ученики кадетской школы , созданной в традициях царского времени; участники Бессмертного полка , нового современного шествия в память о семьях, служивших во Второй мировой войне; флаги Победы с молотами и серпами коммунистической эпохи. Этот миланж отражает мозаичный характер утвержденной Кремлем культурной памяти, подчеркивая эклектичность и избирательность, характерные для "полезного прошлого" Кремля.