Такой тип "активного вспоминания" - еще один способ сделать историю осязаемой, что приводит к дальнейшему "переобожествлению" используемых Кремлем исторических мифов, которые уже имеют значительное эмоциональное и символическое значение (Nesbitt-Larking and McAuley 2017; Khrebtan-Hörhager 2016). Более того, такие "герои" доступны для подражания, и СМИ побуждают аудиторию копировать их действия, поддерживая правительство таким образом, который несет в себе исторический подтекст, одновременно утверждая чувство общей памяти и политического позиционирования. Эти ритуализированные методы сопротивления, повторяющиеся в СМИ, представляются как явно низовые явления, организованные отдельными гражданами. Однако во многих случаях эти примеры явно постановочные. Более того, несмотря на похвалу действиям отдельных "сопротивленцев", именно государство берет на себя роль настоящего героя (Грачев 2014), поскольку роль сопротивленцев, по сути, сводится к демонстрации лояльности российскому правительству, восстанавливающему историческую справедливость и сознание.
Мессианство
СМИ определяют тех, кто сопротивляется натиску врагов, будь то внутри страны или за рубежом, как активно мобилизованных против угроз, основанных на идентичности. С2012 по 2014 год "контрриторика истерии", или истерическое оправдание любой российской агрессии как упреждающей, была одним из способов, с помощью которого политики пытались представить свою страну в качестве жертвы международного порядка - несправедливо осмеянной воскресшими нацистами и жестоким Западом (Pasitselska 2017). Однако к 2015 году потребовался новый подход - такой, который характеризовал бы Россию как напористого игрока и направлял бы ее одержимость историей в русло более четкого ощущения цели. Поэтому после вмешательства России в Сирию СМИ и политики сменили крайне оборонительный тон, характерный для освещения событий на Украине и третьей волны санкций, на самодовольное злорадство, формируя образ России, которая утверждает, а не защищает себя (Kazun 2016). Дискурсивная трансформация от оборонительного стиля в 2014 году к напыщенности и мессианству в 2015 году отражала изменения в том, как СМИ позиционировали действия правительства, а также эволюцию роли России на мировой арене. Все более мессианское изображение российской идентичности в СМИ было явной связью между историческим фреймингом и стратегией правительства по усилению значимости истории для национальной идентичности, которая более подробно рассматривается в главе 6.
СМИ и правительство выстраивали аргументацию, которая неуклонно появлялась с 2012 года и выкристаллизовалась к 2015-му: Россия должна не только прокладывать свой собственный путь, но и выступать в роли маяка, помогая другим найти свой собственный путь. Это вполне укладывается в мировоззрение, лежащее в основе пропагандируемых исторических уроков: Россия как сильное государство, с особым путем развития и великодержавной миссией. В политической риторике и самопонимании российской элиты давно присутствуют элементы мессианства - от провозглашения Москвы Третьим Римом до универсалистской идентичности Советского Союза как первого международного рабочего государства (Duncan 2002; Kukulin 2018; Berdyaev 1922, 1990; Rabow-Edling 2006). Более того, мессианское мышление особенно дополняет презентистское использование истории Кремлем, особенно если мы используем определение мессианизма, данное Вальтером Беньямином, как "одновременность прошлого и будущего в мгновенном настоящем" (Benjamin 1968: 265). Конечно, сильное чувство мессианизма становится все более очевидным по мере того, как все громче звучит клаксон призыва к истории, предвещающий кровожадное "освобождение" Украины Россией в 2022 году.
Хотя мессианский тон может принимать разные формы, он опирается на самоуверенность, подкрепленную шовинистическим пониманием истории, которая изображает Россию спасительницей если не мира, то, по крайней мере, евразийского континента. Приведенный ниже пример из МИДа довольно типичен в этом смысле: