Руперт поймал себя на том, что кричит вместе с остальными, потрясая кулаками.
Пастор Джон продолжал описывать нового врага, его богохульное учение, одержимость войной, говорил о том, как безумный шейх требует бездумного подчинения, мечтает о мировом господстве и творит зверства против невинных людей. Когда мужчины выслушали военные новости, в которых каждый поворот сюжета разжигал всеобщее ликование или враждебность, пастор призвал их к заключительной молитве.
— …Господи, сделай нас такими же сильными и несгибаемыми, как наши предки, готовыми сражаться за Тебя, пока армия дьявола не будет уничтожена на земле. Мы молим, чтобы наши языки говорили лишь правду и чтобы Ты позволил нам расслышать шепот инакомыслящих, чьи лживые и нечестивые голоса стремятся развратить наши сердца и затуманить глаза в великом крестовом походе. И когда мы услышим их, Господи, пусть это послужит нам напоминанием, что змей-искуситель по-прежнему среди нас и что его нужно размозжить каблуком праведности. Помоги нам искоренить злобный и лживый ропот в наших рядах, Господи, и сделай нас единым народом, стоящим за тебя плечом к плечу. Защити и ободри нашего дорогого президента и отважных бойцов, которые ведут войну с силами зла. Во имя Господа. Аминь.
— Аминь, — произнес Дэниэл, и его голос был неразличим среди десяти тысяч других.
Глава 5
В субботу Мэдлин устроила вечеринку в саду, где угощала сыром дам из Христианского общества садоводов, в котором она состояла. В гости к Рупертам пришли два десятка женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти, в одинаковых весенних платьях, и их мужья. Гостьи расположились в шезлонгах на задней террасе, ели висконсинский бри и болтали. Бог знает о чем можно было так долго разговаривать, но они ни на минуту не замолкали. Из динамиков, замаскированных под камни в саду, раздавался мелодичный легкий джаз, и на его фоне женские голоса напоминали Руперту щебетанье птиц.
Мужчины, как бывает обычно, собрались в доме вокруг телеэкрана высотой от пола до потолка, чтобы посмотреть игру «Доджерс». В компании чувствовалась неловкость, потому что гостей не объединяло ничего, кроме общих интересов их жен. Мужчины вяло обсуждали спорт и автомобили, выпивали и были благодарны, что могли убить время за просмотром бейсбола.
«Доджерс» выигрывали у «Пайретс» три — один вверху восьмого иннинга, и Руперт изо всех сил изображал, что увлечен игрой. Его взгляд то и дело скользил к верхнему углу экрана, где ему всегда представлялась скрытая камера. Он и сам не знал, почему ему так казалось. Скорее всего, крошечные наблюдательные устройства были рассеяны по всей поверхности экрана.
Все знали, что экраны оснащены камерами. Они использовались для видеозвонков, а в моделях подороже позволяли телевизору реагировать на жесты. Самые дорогие экраны, как те, что стояли в «Глобнете», следили за направлением взгляда и подсвечивали и увеличивали детали изображения, к которым присматривался зритель.
До Руперта доходили разные слухи об экранах. Поговаривали, что Департамент террора может следить за всем, что человек делает онлайн: какие счета оплачивает и какие телешоу смотрит. Это ни для кого не было секретом. Еще Руперт слышал, что Департамент мог тайно активировать экраны, даже если они были выключены, чтобы наблюдать за людьми в их собственных домах.
Но самым страшным предположением было, что камеры постоянно ведут запись, и Департамент террора хранит все данные в огромном архиве где-то глубоко под землей в пустыне, или на крайнем севере Аляски, или в Аппалачах (каждый, кто хлебнул лишнего и осмелился завести разговор на эту тему, выдвигал свою версию). Если человек привлекал внимание сотрудников Департамента, они могли изучить всю его жизнь, чтобы уличить его в недостатке патриотизма или сочувствии врагу и даже проверить личные разговоры через поиск по ключевым словам.
Никто не знал, на что способен Департамент террора, потому что он действовал под непроницаемым черным щитом национальной безопасности. До граждан доходили лишь редкие слухи и сообщения в новостях: «Департамент террора арестовал группу левых террористов в Сан-Диего». «Левый» обычно означало «латиноамериканец». «Джихадистами» называли выходцев с Ближнего Востока, а «империалистами» китайцев.