— Немного.
— Нет много.
— Мне очень жаль, — он посмотрел мне в глаза, его извинения были искренними.
— Мне тоже.
Уголок его рта дрогнул, жест, который был так хорошо мне знаком и по которому я так скучала, что у меня сжалось сердце.
— Ты ведь говорила, что тебе надоело извиняться.
— Разве мы уже не выявили, что я лгунья? — спросила я.
Он провёл рукой по лицу.
— Я не хотел, чтобы ты узнала о Тесс. О том, что я сделал.
— Почему?
— Потому что это безобразно. То, что случилось с нами, это словно яд. Он разрушает всё, к чему прикасается.
— Только потому, что ты это позволяешь. Ты сделал выбор, и он был ужасным, но он был лучшем из тех, что тебе оставались. Ты спас Тесс жизнь.
На его лице промелькнула печаль.
— Какая это жизнь!
— Ты бы предпочёл похоронить её? Себе ты тоже спас жизнь. Возможно для тебя это ничего не значит, но я этому очень рада.
— Ты спасла мне жизнь, — сказал он.
Я сделала ещё глоток кофе.
— Да, и сделала бы это ещё раз.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты этого не делала. Но… я благодарен. Как-то это затерялось среди всего прочего.
— Не стоит благодарностей, — сказала я.
Да уж, затерялось многое. Больше, чем я думала. Потом я задала вопрос, которого больше всего боялась:
— И где мы теперь?
Семь лет я была девочкой, у которой были ответы, отличницей по всем предметам, которая первой поднимала руку и каждый раз портила график результатов всего класса. Ничего из этого не могло помочь мне сейчас.
В течение прошлой недели Колин из знакомой территории превратился в чужую, я больше не знала, желанный ли я там гость.
Он повесил голову, как будто устал держать её прямо.
— Я знаю, что ты поступила так из лучших побуждений. Но это было единственное, о чём я просил, чтобы ты не копалась дальше. Единственное, Мо. И ты не смогла выполнить моё желание. Я не знаю, как мне забыть об этом.
Я уставилась в потолок, принуждая себя не плакать.
— Я другого и не ожидала, — я допила кофе и оттолкнулось от стола. — Мне пора.
— Подожди, — он схватил меня за руку, прежде чем я успела сбежать. — Я всё ещё в бешенстве. Но этот план, выманить Антона, звучит опасно.
— Он действительно опасен.
И я осознала, что жажду эту опасность. Не только, чтобы выжить или защитить магию, а потому, что она отвлечёт меня. Если я буду сражаться с Антоном, то у меня не будет времени размышлять о Колине или жалеть саму себя.
— Тогда откажись от него. Мы можем придумать новый план. Позволь Люку справиться с Антоном, в то время, как мы найдём способ защитить тебя и магию.
Если я сделаю так, то мы опять вернёмся туда, откуда начали.
— Это не твоё решение.
— Это…
— Твоя работа? Защищать меня от Экомова — вот твоя работа. Всё остальное было ради нас. А «нас» больше нет. Помести это в список тех вещей в моей жизни, которые тебя не касаются.
— Мо, я сержусь, но это не меняет…
— Ты сказал, что никогда не стал бы мне врать, — сказала я тихим и запинающимся голосом. — Не начинай теперь.
— Я люблю тебя.
Я на одно мгновение закрыла глаза, в то время как под ресницами собрались слёзы и так сильно прикусила губу, что почувствовала вкус меди.
— Я должна идти.
Я пересекла гостиную ожидая, что он попросит меня остаться.
Он не попросил.
Я взялась за ручку двери, и он наконец заговорил.
— Твой дядя хочет тебя видеть. Сегодня вечером.
— Чтобы позлорадствовать? Нет спасибо.
— У тебя нет выбора. И он не хочет, чтобы приходил Люк.
Нет, конечно он не хочет, чтобы Люк присутствовал, потому что в таком случае, у меня будет преимущество. Хотя Билли и раздавал щедро всё возможное — советы, выражения благосклонности, работу — но никогда не отказывался от преимущества. Теперь же сам предоставил мне самое большое из преимуществ и даже не осознавал этого. Он отнял всё, что я когда-либо хотела: Колина, будущее за приделами Чикаго, надежду на счастливый конец для моей семьи. Мне больше нечего было терять, и мерзость, содержащаяся в этой правде, делала меня более опасной, чем он мог себе представить.
Моя улыбка казалась такой ломкой, как старая краска, и была также близка к тому, чтобы сойти с лица.
— Я загляну к нему сегодня вечером.
Глава 27
Если я чему и научилась из того времени, что мы провели вместе с Люком, так это то, что, когда он молчит, это полная противоположность золоту. Молчание означает тревогу красного уровня. Молчание означает, что нас ожидает фиаско.
Поэтому, когда мы вышли из Межпространства перед зданием собраний, я уже начала нервничать. С того момента, как я вышла из дома, Люк почти ничего не сказал. Он лишь вытянул руку и протащил меня через него, и когда я восстановила равновесие, ожидая, что пространство вокруг, вновь обретёт формы, я поняла почему.
Белая прихожая была разрушена, мраморный пол разбит вдребезги, а огромная люстра над головой висла ещё только на одной цепи. Запах пчелиного воска исчез, уступив место прогорклой, кисловатой вони, и я закрыла нос и рот рукой, чтобы не нюхать её. На огромных железных дверях появились длинные, изрезанные трещины, а одна дверная створка частично соскочила с петель, открывая вид на ещё больше разрушений.
Люк протянул руку, чтобы поддержать меня, но я отмахнулась и зашла в сам зал собраний. Ряды сидений были разбросаны по комнате, факелы вырваны из стен, и тот же отвратительный запах смерти наполнял комнату удушливым зловонием.
Вокруг меня разные Дуги были заняты, убирая предметы на свои места, и воздух был насыщен магией, но я не смогла спастись от скорби, которая проникла до мозга костей.
Я пробралась через треснувший, неровный пол туда, где стояли Кварторы и управляли работой, которую выполняли Дуги, убирая зал. Бледная, морщинистая кожа Орлы была почти прозрачной от усталости. Она тяжело опиралась на свою трость. Я всегда думала, что она носит её с собой только из-за игры на публику, но теперь эта трость казалось единственной, что ещё помогало ей держаться на ногах.
Рядом с ней стоял Паскаль, покрытый кровью и пылью. Его очки сидели наперекосяк, но казалось, он этого совсем не замечает. А движения Доминика, когда он руководил, были такими отрывистыми и точными, что я сразу поняла, его поведение скрывает намного более глубокую, разрушительную ярость. Я уже видела, как Люк делает тоже самое, когда он испепелил дотла водонапорную башню или, когда Антон схватил меня на Аллеи. Доминик выглядел как кто-то, чьи последние остатки самообладания висят на волоске. Как кто-то, кто сейчас взорвётся.
На сцене Маргарет стояла на коленях перед разбитыми остатками чёрного стола. Символы, которые были вырезаны в дереве, больше не светились, они не двигались, жизнь покинула их. Магия скорбела, и от всплеска печали, гнева и ужаса у меня перехватило дыхание.
Словно оглушённая, я прошла мимо Кварторов к Маргарет. Её щёки были влажными, а кучерявые волосы, обычно искусно уложенные, свисали на лицо.
— Ты была здесь, когда это случилось? — спросила я и села рядом.
— Мо! — она вязла меня за руку. — Стоило ли тебе уже вставать?
— Со мной всё в порядке. С магией тоже. Это так печально.
Я протянула руку и коснулась дерева, что до сих пор было для меня невозможно.
Теперь он было гладким и обычным, но я, по чистой привычке, не стала касаться символов.
— В начале я была здесь. Доминик отослал меня, как только понял, что происходит.
Я сжала её руку.
— Я рада. Должно быть, это было ужасно.
— Я не знаю, что нам делать. Стол испорчен. Аллея… Мы ведь только что восстановили её. Как нам от такого оправиться, Мо? Все традиции, всё, на что мы опирались… ничего этого больше нет. Что будет следующим, что они отнимут у нас теперь?
Магию. Но я не стала говорить это вслух. Она знала так же хорошо, как и я, если не лучше, какой будет следующая цель Антона.
— Я ничего этого не предвидела, — пробормотала она, поглаживая лопнувший стол, как будто могла таким образом отремонтировать его. — Это было неестественно, такое же насилие того, кто мы есть, как и смерть Верити.