— На какой на всякий случай? — напрягся я. — Может, лучше прямо здесь в сторонке выпью и лететь никуда не надо?
— Не смеши, уже посадка начинается.
Запустили вовнутрь. Жена махала мне рукой. Как показалось, многозначительно. Я смотрел на нее, и слёзы придвигались к моим глазам — как будто прощался. А ведь я по-настоящему ей так и не сказал, как люблю ее. Милая. Ласковая. Нежная... Походил, приложился к фляжке, потом еще. Рейс задерживался. Наверное, не к добру, но все равно стало как-то уютно и безразлично. Хлебнул из фляжки. Льдинка страха под сердцем оттаивала и теплела. Главное, сначала взлететь, а там посмотрим. На рейс потянулись японцы, но в другую сторону. Может быть, даже в Японию. Почему нет? Там уже сакура цветет. У кого бы узнать? Подошел к стойке бармена:
— Сто водки, пожалуйста... Спасибо. Почему так дорого?
— В самолете дешевле... Или дороже. Не помню.
— Надо же? Вы не знаете, в Японии уже цветет сакура?
— Понятия не имею, — ухмыльнулся бармен, наглый мордоворот, — я не местный.
Я отошел к столику. Молодая женщина, открытая, добрая и тоже странно спокойная.
— Не возражаете? Спасибо.
Выпил рюмку. Потом отхлебнул из фляжки.
— Далеко?
— В Германию. К мужу и детям.
— Большие?
— Пять и семь.
— Славно. А меня жена провожала.
— Я видела.
— Вы не знаете, в Японии цветет сакура?
— Цветет.
— Славно. А бармен говорит, что он не местный.
— У некоторых это бывает, — улыбнулась она. Милая женщина и молодая. Даже нежная, если дети. Скорее всего, так и есть. По глазам видно.
Японцы незаметно растворились, как будто их вовсе никогда не было, но на смену говорливой гурьбой потянулись китайцы. Я прислушивался к их странному говору. Может быть, они летели в Шанхай или Дацзыбао.
Вернулся к стойке.
— Сто водки, пожалуйста. Спасибо. Вы не знаете, в Дацзыбао сейчас тепло?
— Там все время весна.
Вернулся к столику. Женщина засобиралась.
— Там же еще китайцы, — сказал я.
— Моя посадка крайняя слева.
— Чудненько. Удачи вам. Храни вас Господь.
— Благодарю. И вас тоже.
Она ушла. Стало «и скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды... в себя ли заглянешь, там прошлого нет и следа, и радость, и муки, и всё так ничтожно»...
...Когда я проснулся, то был еще привязан. В кабине пилотов, кажется, никого никогда не было. Мало ли? Может, отлучились по надобности. Или прикорнули в общественном туалете. Но автопилот работал исправно. За окном ничего не происходило, совершенно ничего, ну никаких изменений, — сплошные ледяные торосы. Спросил проходящую стюардессу:
— Мы летим или стоим на месте?
— Вы слышите двигатели?
— Да, но за бортом ничего не меняется. Сплошные ледяные торосы.
— Все нормально, через полчаса будем над Лондоном.
— У вас есть что-нибудь выпить?
— Только водка. Фляга по двести пятьдесят. Флагман.
— Это меняет дело. Две, пожалуйста...
Родился в семье военного офицера артиллерии Красной Армии. После войны окончил среднюю школу в Пензе (1954). В 1955–56 учился в Библиотечном институте, посещал литературный кружок под руководством В. А. Мануйлова. Вместе с Б. Вайлем и другими студентами выпускал рукописный журнал «Ересь». Официальной реакцией на журнал стала статья М. Медведева «Смертяшкины» в газете «Вечерний Ленинград» (настоящая фамилия автора статьи Берман; впоследствии — один из соавторов статьи «Окололитературный трутень», с которой началась травля И. Бродского). Вошел в нелегальную организацию Р. Пименова, которая ставила целью демократизацию советского общества. Был отчислен из института. Работал грузчиком, токарем, плотником; после перерыва продолжил образование на филфаке ЛГУ (окончил в 1968). В 1970 проходил свидетелем по второму судебному процессу Р. Пименова; был отчислен из аспирантуры Института русской литературы (Пушкинский Дом).
Написал романы «И был вечер, и будет утро...» (1971), «Утешитель» (1983), повести «Бегство по кругу» (1961), «Натюрморт с женщиной» (1971), «Послесловие» (1971), «Право свободного полета» (1985), «Чердак» (1986), «Исход» (1986), «Сокращение» (1986), «Вирус Фрайберга» (1986) и др., цикл философских новелл «ПриТчуды» (1983–86), несколько киносценариев (в соавторстве с Е. Шмидтом), ряд публицистических статей. Его проза — соединение реальности и фантазии, бытовой конкретности и философии, иногда — сатира на официальную советскую идеологию. Герои его произведений, пытаясь определить свое место в обществе, вынуждены расставаться с романтическими иллюзиями; их силой часто становится ирония, которая, по словам автора, «противостоит нытью, истерике и достоевщине». Многие персонажи имеют реальных прототипов среди неофициальных литераторов и партийно-литературных функционеров.