Я искал смерти. Но случилось так, что я попал в плен, в Россию. В то время я был в таком состоянии, что не сообщил об этом даже своему тестю и жене, предоставляя им думать, что погиб.
В лагере военнопленных застала меня ваша революция. Мне тогда казалось, что это комедия, что уже не первый раз устраивает человечество эти кровавые игры: 1789, 1830, 1848, 1871, 1905, 1917 годы. В моем состоянии все восторги и ликования вашего народа представлялись несносными, непонятными. Так умирающий не переносит радости здоровых. Я, наконец, бежал из лагеря военнопленных. В Чите я узнал о смерти жены. Я кинулся в Иркутск – найти ребенка. Но его там не оказалось, он бесследно исчез. В это время в Восточной Сибири был самый разгар гражданской войны. Искать было немыслимо. Не перенося людей, я бежал от них на Байкал. Его пустынные, дикие берега подходили к моей опустошенной душе. Я полюбил их и решил остаться здесь у тунгуса. Мои Фридрих и Каракалла заменили мне семью. Так жил я несколько лет. Встреча с вами, мое желание спасти вас показало мне, что за прожитые на Байкале годы я изменился. Ко мне вновь вернулось чувство жизни. А когда я услыхал, что вы ищете моего ребенка, мне показалось, что отдельные преступления человечества не означают еще разложения всего его, а только разложение правящих классов. Я точно проснулся после тяжелого кошмарного сна. Перерождение мое началось с того момента, как я провел вашу «Мысовую» в бухту. Я понял, что могу жить другими чувствами. Во мне ожила глубокая любовь к дочери, стыд за то, что я забыл ее, желание найти. Войдя в вашу экспедицию, я скрыл свое имя. Я боялся, что, рассказав свою тайну, я потеряю мою дочь, если ее найду. Узнав, кто я, она отвернется от убийцы. Я хотел сначала подготовить ее и заслужить прощение.
Помните обморок на Ушканьих? Это было, когда я первый раз увидел ее, услыхал ее голос. Я понял сразу, что это она. Она – вылитая мать.
В вашем и ее обществе, среди ваших спутников, я начинал смотреть на мир иначе. Мне казалось, что я смогу сызнова начать жизнь. Дочь давала мне надежду на семью. Ваше общественное строительство казалось мне зарей новой жизни, в которой я нашел бы себе место.
Но на «Мысовой» вместе с вами уцелели Таймхикс и Урбужан – эти два негодяя. Один – поджигатель войны, другой – бандит, убийца моей дочери. – Он опустил голову и долго молчал. – Англию я ненавижу с этой бойни, так же как и тупых заправил кайзеровской Германии, ввергнувших мир в кровавую войну, – тяжело вздохнул он. – Я говорю, конечно, о правящих классах. Это Англия вместе с немецкой военщиной и их правилами – союзниками во Франции, Америке, Японии – теперь злейшие враги вашей молодой республики. Вам надо защищать родину, работать... В этом вы найдете силы, утешение, смысл жизни, мой дорогой друг. Мне же осталось кончить свой век там, где вы нашли меня.
Он опустил голову и замолчал.
Несмотря на все уговоры профессора, он остался непреклонен. В тот же вечер он отплыл на полуостров Святой Нос.
Ночью на Байкале разразилась сильнейшая буря, и на маяке сомневались, чтобы его лодка могла благополучно достигнуть берега.
III. Рискованный путь
У Булыгина работа валилась из рук. Но в работе же он старался находить утешение. Он трудился до изнеможения. Ложился уже ночью, вставал на рассвете. Только это и спасало его. В конце концов все же он не выдержал и пока решил уехать на месяц в Иркутск.
Но сделать это было нелегко. Пароходы на остров не заходили. Прошло несколько недель в ожидании.
Настал октябрь. В море плавали уже льдины. Однажды они увидали в бухте парус. Это был парусник «Бурят-Монгол», зашедший на Ушканьи случайно, укрываясь от бури.
Профессор решил не дожидаться парохода, который либо будет, либо нет, и рискнуть отправиться в Иркутск на попавшемся судне. Видя его угнетенное настроение, смотритель не стал его отговаривать, хотя в эту пору плавание по Байкалу было почти рискованным.
Вузовцев риск тоже не остановил. Погрузив на «Бурят-Монгол» все коллекции, они нетерпеливо ожидали отплытия.
Смотритель советовал капитану переждать ночь в бухте, так как погода была очень сомнительная. Он ожидал шторма.
Капитан нахмурился.
– Не переждешь. В октябре плаваешь по Байкалу – шторма не минуешь.
– Раз тонули – не утонули. Значит, не утонем, – пошутил Тошка.
– Надо же нам познакомиться с осенними бурями, – улыбнулся профессор.
– Напрасно смеетесь, – заметил капитан. – Мы очень рискуем.
Но ребята и профессор свыклись с Байкалом, испытали его и в бурю и во всякую погоду. Что могло быть ужасней той ночи, когда сарма носила их «Мысовую».
Смотритель тоже хотел перебраться до зимы с островов. После смерти Кузнецова он, по просьбе жены, выхлопотал перевод на юг. Но на парусном судне в октябре по Байкалу ехать он не рискнул.
Они расстались самым дружеским образом.
Вечером «Бурят-Монгол» отплыл с Ушканьих и скрылся в холодном тумане.
IV. Вести о паруснике «Бурят-Монголе»
Постепенно просохли дороги. Крестьяне вернулись с гор и готовились к суровой даурской зиме, когда сорокаградусные морозы сменяются буранами.
Иркутск, в последнюю минуту благополучно избежавший наводнения, жил прежней шумной жизнью.
Попрядухин, Алла и Аполлошка поселились в маленьком домике на окраине. Алла ходила еще с трудом. Поправляться ей было надо несколько месяцев. Старик пустил часть найденного золота в ход, и в средствах они не нуждались. Чтобы никто не покушался на их золото, он запретил Аполлошке рассказывать о кладе и не позволил ему снести найденные дощечки с монгольскими надписями в географическое Общество, сказав, что приедет профессор, и тогда отдадут ему. Алла попросила только, чтобы он побывал по адресу, данному профессором. Но там ничего не могли сказать о Булыгине.
Итак, оставалось ждать.
Алла отыскала могилу матери, Шарлотты Краузе, и так расстроилась, что снова заболела.
Врач сказал, что нельзя допускать ни малейшего беспокойства или волнения. Запретил даже читать.
Попрядухин не давал ей газет, отобрал у нее все книги, возложив на нее исключительно хозяйство.
Алла благоразумно подчинилась.
Однажды – было это в ноябре – старик, вернувшись из города, показался Аполлошке странным. Что он был чем-то сильно взволнован, это было несомненно. Он то и дело закладывал усы за уши. На Аполлошку смотрел как-то загадочно.
– Отстань, клещ! – сердито цыкнул он, когда тот попробовал спросить его.
Попрядухин, видимо, был сам не свой. Аполлошка терялся в догадках.
Только когда ушла Алла, старик подозвал его. Вытянул из кармана спрятанную газету и подал мальчику. Слезы выступили на его глазах.
В газете было следующее сообщение.
«КАТАСТРОФА на БАЙКАЛЕ» Во время бури, свирепствовавшей на Байкале, затерт льдом парусник «Бурят-Монгол» со всей командой и пассажирами, в числе которых находилась научная экспедиция из Ленинграда в составе профессора Булыгина и двух вузовцев. Когда гибель парусника стала неизбежной, команда и пассажиры разместились на две шлюпки. Первой из них, с командой, удалось пристать к берегу около Посольска; вторую же, где находилась экспедиция, унесло в море вместе с парусником «Бурят-Монгол».
Моряки уверяют, что для парусника и шлюпки не исключена была возможность спасения, если бы ветер вскоре переменился, что на Байкале часто случается. Но ветер несколько дней подряд гнал лед от Посольска. Теперь же по прошествии двух недель, можно считать, что «Бурят-Монгол» и шлюпка погибли. Подтверждением этому служат и найденные около Посольска обломки шлюпки.