Наконец, я добираюсь до конца и выкарабкиваюсь из шахты, снова следя за тем, чтобы ее прочно за собой запереть. Теперь я в одном из буфетов, которые как всегда в это время еще пустуют. Из кухни уже пробивается тяжелый, пряный запах, но моя последняя трапеза здесь была слишком давно для того, чтобы я могла узнать этот запах. Я бы никогда об этом не подумала, но все же когда тебе нельзя есть, тебя покидает аппетит. Есть без смысла не доставляет никакого удовольствия.
Я прокрадываюсь мимо кухонной двери. Она открывает взору зазор, через который видно, как шмыгают туда-сюда бесчисленные фигуры в белых жакетах. Как всегда, они слишком заняты, чтобы заметить что-то. Не более чем через два часа в этом помещении будет обслуживаться более тысячи школьников. Интернат-Вудпери - это крупнейшая школа в Новом Оксфорде, к тому же самая богатая. В поселениях рабочих нет вообще ни одной школы и в Ничьей Земле, конечно, тоже.
Я оставляю кухню позади себя и бегу к одному из окон. Оно открыто. Недалеко от подоконника я цепляюсь и делаю смелый прыжок, падаю с хороших пяти метров в пропасть и приземляюсь на ноги. Чтобы приостановить тяжесть моего собственного веса, я приседаю. И тотчас я снова выпрямляюсь. Я нахожусь на противоположной стороне от школьного здания Пейшенс в уединенном месте огромного кампуса, в котором преподают десятым классам.
Предо мной простирается парк, который отделяет синевато-серые школьные здания от жилых построек. Школьный двор находится немного в стороне для того, чтобы учащиеся школьники не были потревожены теми, кто сейчас на перемене. Я убегаю, сокращаю путь через озелененную территорию, остаюсь в тени деревьев. Во время своего обучения я была хорошей бегуньей. Когда я бегу, у меня такое чувство, как будто мои ноги - это два робота, которые сами двигаются подо мной.
Иногда у меня возникает такое ощущение, как будто бы я между двумя шагами вообще не касаюсь земли. Ветер спутывает мне волосы, и я не чувствую никакого напряжения, хотя до школьного двора и потом до конюшни огромное расстояние. В конце концов, я на месте, поспешно вхожу через заднюю дверь в конюшню. Лошади в стойлах испугались, когда я медленно подошла к центру. Все будут думать, что все это время я пробыла здесь.
Совершенно спокойно я подхожу к передней двери и открываю ее. Моя собака Мали поднимается из своего угла, устланного сеном, подтягивается и следует за мной. Теплый дневной свет падает в стойло, и пушинки пыли танцуют на солнце. Сегодня прекрасный день. Некоторые лошади тихо ржут и бьют копытами.
— Совсем скоро вы сможете выйти в загон, — успокаиваю я их, потом выхожу наружу. В дали виднеется, что первые ученики уже добрались до игровой площадки, шумные пяти- или шестиклассники. С Мали, идущей рядом со мной, я прохожу через загон и остаюсь стоять у забора, пока я не вижу Пейшенс.
Она вышла из тени зданий вместе с Аделлой и Родой. Довольная я глажу Мали по голове и отпускаю ее обратно к забору. Потом я медленно иду назад к конюшне, чтобы выпустить лошадей наружу, которые были подарены некоторым ученицам их родителями.
Мне в этом повезло, так, как если бы не было такой должности, как работник питомника, мне пришлось бы подать заявление на место учительницы, а для этого я не только слишком молода, но также, к сожалению, совершенно не подхожу. Чересчур упряма, как всегда говорили мои собственные учителя. Ни один человек, может быть примером для других.
Я открываю стойло Хейзел, кобылы, которая меня на самом деле терпеть не может. Правда ей, кажется, никто особо не нравится, даже девочка из восьмого класса, которой она принадлежит. Кобыла фыркает и поворачивает ко мне свой большой зад.
— Спокойно, — говорю я и ложу руку на ее спину. Кобыла поворачивается, не удостоив меня даже одним единственным взглядом, и важно идет наружу.
— Ну что ж, хорошо, ты, упрямое животное, — говорю я, и мне сразу же хочется перейти в ближайшее стойло, как вдруг над загоном раздается голос Пейшенс.
Я бегу наружу. Все в порядке, она стоит у забора и смотрит мне навстречу. Рода и Аделла ждут в стороне и продолжают шушукаться. Они типичные шестнадцатилетние девчонки, по крайней мере, я так думаю. Хоть я и едва старше них, я не могу поставить себя на их место.
— Лошадь, — кричит Пейшенс снова и подзывает меня к себе жестами. Так меня называют все школьники, но мне все равно.
— Я лишь хотела спросить, как там дела у Ивора, — спросила Пейшенс достаточно громко, чтобы ее подруги могли слышать, когда я подошла к ней.
Аделла преувеличенно закатывает глаза. — Оставь ты глупую лошадь, — кричит она, но Пейшенс ее игнорирует.
— Зайди и посмотри на него. Он наверняка обрадуется. — Я открываю ей ворота.
Ивора - это жеребец, который болеет то все время, что я его знаю. Он не знается с другими лошадьми и в основном прячется у себя в стойле. Кроме того, его имя - это наше кодовое слово - всегда, когда Пейшенс что-то хочет от меня во время учебного времени, звучит имя Иворы. Несмотря на протест своих подруг и совет Аделлы, что она неправильно тратит свою перемену, Пейшенс следует за мной и Мали в загон. Я оставляю дверь открытой, чтобы все остальное было заметно. Едва войдя, Пейшенс оборачивается.
— В чем дело? — я опираюсь на пустое стойло Хазелы и смотрю на нее.
— Аделла и Рода хотят сегодня вечером в город, — начинает Пейшенс осторожно.
— Ага, — говорю я. Я знаю, к чему она клонит.
— На площади Пикадилли будет ритуал Проклятия. Им разрешили посмотреть, и я бы с удовольствием поехала с ними.
Ну, на это я не рассчитывала. Один лишь раз я присутствовала при проклятии на площади Пикадилли, в огромном, огражденном стеной месте в центре города. На льняных стенах я видела лица преступников. Это был первый и последний раз, пообещала я себе. Пораженно я смотрю на Пейшенс, ее лицо абсолютно непроницаемо.
— Ты хочешь на это смотреть? — спрашиваю я.
Пейшенс говорит ни да, ни нет. — Все это делают, — оправдывается она.
— Ты не делаешь, — отвечаю я и поворачиваюсь к ближайшему стойлу. К полудню все лошади должны быть снаружи, и некоторые из них чересчур быстро встают на дыбы, даже когда они точно знают, что в загоне есть корм.
— Пожалуйста, Джо. — Пейшенс следует за мной. — Это же всего один вечер. И даже папа Руды будет за нами присматривать.
— Он может присматривать за твоими подругами, этого ему достаточно. — Я веду белого мерина к среднему проходу, но дальше не иду, так как Пейшенс стоит у нас на пути. — Я сказала нет. А сейчас иди, пожалуйста, наружу, пока тебя никто не пришел искать.
Пейшенс умоляюще смотрит на меня. — Подумай же, речь же не идет о смертной казни. Я просто хочу пережить один единственный вечер, который не такой...
— Безопасный? — спрашиваю я ее.
Пейшенс опускает взгляд и пропускает пальцы сквозь гриву мерина. — Тогда это, пожалуй, окончательное нет, — констатирует она с сожалением и отчасти с обидой.
— Именно так, — говорю я, так как не могу изменить своего решения.
Глава 2
Я смотрю из окна в темноту. В оконном стекле я вижу отражение моих серьезных голубых глаз. Подо мной вьются тропинки парка интерната. Они освещены цветными фонариками, но тем не менее так коварны и опасны. Мне знаком каждый метр сквера, каждая плакучая ива, каждый ясень и каждая ольха. Я знаю тайники, которые там есть, темные ниши, достаточно большие, чтобы там мог поместиться человек.
Мали, лежащая рядом со мной, поднимает голову и начинает рычать. На протяжении всего вечера она так странно себя вела, и тем самым меня нервировала. Я глажу ее голову и бросаю взгляд на дверь, соединяющую мою комнату и комнату Пейшенс.
То, что работнице, ухаживающей за животными, позволено жить рядом с одним из богатейших детей в школе было затеей ее отца. Его дочь не любила оставаться одна по ночам, но ее подруги не должны были ничего знать об этом, потому что иначе они бы подняли ее на смех. За то, что я ночами нахожусь рядом с ней, мне дополнительно платит школа. Какая ирония.