Не буду утомлять вас пересказом истории города. Скажу лишь, что расположен он в очень живописных местах, его окружает типичный тосканский пейзаж: холмы, виноградники, рощи, горы, «синеющие на горизонте».
Несмотря на определенные разногласия, мы провели там несколько прекраснейших дней, хотя погода в начале июня была пасмурной, а иногда нас даже поливало нешуточным градом с дождем.
Мы взяли в аренду автомобиль и в перерывах между непогодой совершали вылазки, например, в Тарквинию, чтобы посмотреть на древние этрусские гробницы.
Искусство этрусков наполняет меня почти мучительным ощущением счастья. Все говорит о том, что их культура была «счастливой»! Глядя на изысканные фрески, я словно бы чувствую, как туманные, но «напоминающие о весне» звуки органа доносятся из глубины девятого столетия, когда земля была покрыта каштанами и дубами. И где только Д’Аннунцио разглядел в этих картинах и предметах страх и тоску?
Во время наших немногочисленных бесед вы много раз спрашивали: «Что вы тогда почувствовали?» Надо немного подумать над этим и попытаться описать, какие аспекты нашего путешествия сильнее всего воздействовали на мое «эмоциональное состояние».
Попытаюсь излагать события «в хронологическом порядке», не позволяя им забегать вперед; таким образом мой рассказ и само мое поведение предстанут в более очевидном свете.
Мне было мучительно больно, когда в начале нашего путешествия я обнаружил, что мой итальянский настолько плох. Как-то раз в ресторане я попросил «тертого сыра» и тотчас понял, что по-итальянски я требую «бесплатный (!) сыр» — слова очень похожи: grattugiato/gratuito.
К сожалению, Элла никак не могла взять в толк, почему я больше не хочу идти в этот ресторан. Она ныла, как там все вкусно, до тех пор пока я не сказал, что она может сходить туда сама, а я поем где-нибудь в другом месте.
Тогда она скорчила разобиженную мину и, между прочим, сказала: «Нельзя же все время воображать себя пупом земли».
Из этого я делаю вывод: она думала, будто меня там не запомнили.
А мои мучения по поводу пережитого инцидента она, насколько я понял, вообще в расчет не брала.
Сама она расхаживала повсюду в ужасающей «тинейджерской» майке с рисунком из роз, на которую обращали внимание все прохожие, и вскоре нас уже везде узнавали.
Все это спровоцировало ссору по поводу «человеческого достоинства». Среди прочего она обвинила меня в том, что я «считаю себя лучше других» и «презираю свою семью», а именно своего брата.
Она сказала, что я «произвожу впечатление человека, которому просто необходимо кого-нибудь презирать», а это также означает, что я «презираю самого себя», и поэтому моя жизнь стала невыносимой.
До чего же женщины любят всякую психологию! На самом деле это называется «в чужом глазу разглядеть соринку, а в своем бревна не увидеть».
Разве сама она не уехала подальше от своей семьи, которую с тех пор ни разу не навещала? Разве она не клеветала на свою сестру, хотя при этом не гнушалась брать у нее взаймы?
Она сказала, что ее сестра сильный, «властный человек», тогда как Торгни — «социальный инвалид».
Элла спросила меня, что будет с Торгни, когда умрет наша мать, я страшно разозлился и сказал, что в таком случае Торгни станет бомжом, это будет для него самым правильным лечением, но «окончательно» он себя вылечит, если вставит в рот горящий шнур от динамита. (Мы были немного пьяны.)
Она сказала, что я «рассуждаю, как нацист».
Затем, после недолгого молчания, она вдруг ни с того ни с сего выпалила, что ей «так жаль меня, ведь у меня всегда такие противоречивые чувства», и что она «знает, какие обостренные отношения обычно складываются между братьями и сестрами», просто не стоит это все «раздувать». Она стала сговорчивой и эмоциональной, что отнюдь не прибавляло ей привлекательности, именно в тот момент ей было это совсем не к лицу: в цветастой майке и с красным носом, обгоревшим на мягком солнце, она выглядела несимпатично.
Помню, как после этой беседы я в одиночестве сидел у окна и созерцал пейзаж: дождь хлестал по виноградным плантациям и деревьям, так что листва выворачивалась наизнанку, а вулканические карты на старинной разномастной черепице окрасились в самые насыщенные цвета. Молнии втыкали свои мощные вилы в небо на горизонте, словно «бог громовержец» решил заострить вершину горы.
Я стоял и думал: «Не могу больше, до чего она мне отвратительна. Не надо было ее брать с собой».
Помню, я чувствовал к ней какое-то чудовищное отвращение, главным образом из-за того, что она пожалела меня таким льстивым способом. Я подумал, что надо положить конец нашим отношениям, вот только подождем до приезда домой, ведь сейчас мы все-таки путешествуем вместе, надо извлекать максимальную выгоду из ситуации.