Когда мы отзанимались последний урок в том семестре, вся наша группа (и я в том числе, но только ради нее — вообще-то я совсем не любитель таких мероприятий) пошла выпить пива, после чего мы с ней остались одни, только она и я. Она пригласила меня к себе — она жила где-то неподалеку — посмотреть альбом по искусству, который, как ей казалось, должен был мне понравиться, и я согласился.
Она была для меня тропинкой из самой моей сокровенной мечты. Мне думалось, что именно она сможет утолить мою тоску — настолько причудливую, что я сам ее не осознавал, — утолить так, что все, чем я дорожил и о чем тосковал, потеряет свой смысл.
Что же это была за тоска? Описать ее словами трудно. Могу сказать только, что мне казалось, будто она одна, и никто другой, может избавить меня от этой тоски.
Больше всего она похожа на напилок, который я пил однажды — не наяву, а во сне — в одном из тех снов, когда все «так возвышенно», все кажется таким бесконечно прекрасным и истинным.
В таком вот сне однажды я выпил живой воды из старинной каменной чаши, снаружи покрытой мхом.
Это было такое мгновенье, когда ты чувствуешь: жизнь в точности такова, какой должна быть, тебе досталась именно та жизнь, «какую ты заслужил», и вовсе не обязательно заключать это чувство в мысли и представления.
Наверное, описать это невозможно. Но в тот вечер я почувствовал, что она отвечает моим ожиданиям. Именно поэтому в дальнейшем мне было так больно сознавать, что она всего лишь играла со мной, ей нужен был «мужчина на одну ночь», чтобы избавиться от страха перед рискованной заграничной поездкой, в которую она отправлялась одна.
Потом я, разумеется, долго об этом думал. Я говорил себе, что это была иллюзия, что она ничего собой не представляла. Но вернуть утраченную гармонию было сложно. После рождественских и новогодних каникул, которые мне пришлось провести бок о бок со своей матерью и стопятидесятикилограммовым «младшим братиком» — от этого нездорового альянса мне всегда делается нехорошо, — я превратился в какую-то злую тень, потерявшую вкус к жизни, уважение к себе и внутренние силы.
Пребывая в столь жалком состоянии — если это может служить оправданием, — я и позвонил Элле.
Если б я только знал, к чему это приведет, я никогда бы этого не сделал.
Мне бы так хотелось, чтобы вы меня поняли. Я больше не могу утверждать, что сам себя понимаю. Я ношу в себе нечто в высшей степени странное — возможно, злое, но также (или я сам себе это внушаю, чтобы окончательно не сломаться) загадочное и по-своему прекрасное.
Когда мы пытались поговорить, вы спросили меня, не думаю ли я, что вы хотите мне зла.
Нет, я не могу в такое поверить, даже если я разложу себя перед вами по косточкам.
Но возможно, я боюсь, что вы разгадаете во мне то, что я считаю загадочным, и сочтете это всего лишь убогим, а может, и просто отвратительным.
Ведь я сам не понимаю, что это такое. Знаю только, что оно темное.
Вы любите музыку? Вы слышали бриттеновскую интерпретацию стихотворения Блейка «Больная роза»?
А может, вам знакомы эти строки?
Послушайте ее, поскольку она самым тесным образом связана с тем загадочным, что есть во мне. С этим стихотворением я не расстаюсь с тех пор, как стал подростком. Когда позднее мне встретилось музыкальное переложение Бриттена, то и оно затронуло во мне самые глубинные струны, самые сокровенные, без которых я себя не мыслю.
Есть ли у каждого человека такая тайна, значение которой неясно ему самому? Есть ли у каждого такая «безымянная тоска»?
Теперь вы наверняка подумали, что я утратил нить повествования и несу что-то невнятное. Но вы же сами сказали, чтобы я записывал все, что придет в голову.
Думаю, следует предоставить вам «ad notam», остановиться на этом подробнее, буду писать, объяснять и рассказывать, поскольку чувствую, что мне нужно углубиться в этот «пейзаж». Я вижу перед собой нечто и хочу проникнуть в него. Так бывает, когда лыжник нападает на одинокую лыжню, на проторенный путь, и след этот манит его за собой — именно так я представляю себе мое состояние.
Мне ни к чему выходить из дома. Мне незачем участвовать в жизни, которая идет за окном. Я отключил телефон. Продуктов мне хватит по крайней мере на неделю вперед, если я буду бережлив, а если нужно поспать, то у меня есть снотворное. Так что я могу писать, как вы меня и просили, поскольку ситуация моя такова, что «нормальная человеческая жизнь» для меня сейчас совершенно неприемлема.
1
Перевод с английского В. А. Потаповой.