Я обернулась и посмотрела на Джосса; он заканчивал разговор с женой, а я за ним наблюдала. Он вроде успокоился; перестал рявкать и даже начал изредка улыбаться. Смягчившись, его лицо стало безусловно красивым, хотя, на мой вкус, чересчур надменным. Он стоял вполоборота, позволяя нам во всей красе увидеть свой профиль; свет от лампы, ловко примостившейся на комоде, вырисовывал морщины вокруг глаз и пылинки в волосах. Судя по всему, терпеть Аннабел было нелегко. Он опустил трубку.
– Извините. – Он уставился на нас, будто не мог припомнить, кто мы такие. Я заметила, что его взгляд снова устремился к Филли. – Ах да, коттедж. – Он выдвинул ящик комода и достал связку ключей. – Что ж, если Филберны хотят передать вам аренду, я не против. Рано радуетесь, советую сначала пойти и осмотреть дом. Это настоящая помойка. Пойдемте.
Он с треском захлопнул за нами дверь и, похрустывая гравием, зашагал по подъездной дорожке. Мы с Филли семенили следом. У рощи дорожка разветвлялась, и мы свернули направо; дорога кружила и шла горкой, огибая дом и выходя в сад. За садом был выгул, за ним – луга, которые спускались в долину, перерезанную ручьем, а на противоположном берегу вырастали холмом и исчезали вдали. От такой красоты у меня перехватило дыхание; я обернулась и посмотрела на дом, приютившийся на выступе холма за нашей спиной. Несмотря на громадные размеры, дом очень гармонично вписывался в окружающий пейзаж с пряничной деревенькой у подножия холма. Казалось, будто столетия назад здесь произошло спонтанное естественное извержение котсуолдского камня, который поднялся из земли и так и остался на холме, после чего искусные человеческие руки внесли пару завершающих штрихов: россыпь готических окон, пара дверей и арок, остроконечных башенок и горгулий; а потом природа снова взяла свое, обильно покрыв все сооружение паутиной глицинии, дикого винограда и жимолости и смягчив общий эффект.
– Чудесный дом, – застенчиво пробормотала я.
– Возможно, но изнутри он крошится и разваливается. Он слишком огромен, содержание обходится в копеечку. Если честно, я бы снес половину; здорово бы сэкономил на счетах за отопление.
В моей бедовой жизни я достигла такой стадии, когда люди, жалующиеся на жизнь, хотя у самих всего навалом, начинают меня слегка раздражать. Нечего ныть, что твой дом слишком огромный: возьми и сдай его местным, бога ради, а сам живи в передвижном фургончике!
– Выключите половину обогревателей, – вежливо посоветовала я. – Менее экстремальный способ сэкономить.
Он снизошел до улыбки. Мы на головокружительной скорости шагали мимо конюшен на противоположную сторону, и тут он обернулся и вопросительно на меня посмотрел.
– Вы одна будете жить в коттедже?
– Я и мой маленький сын, Айво. Ему чуть больше двух лет.
– Ага, понятно. И где же его отец?
– Мы больше не живем вместе. – Я посмотрела ему прямо в глаза. – Поэтому я и была вчера в адвокатской конторе.
– А. Извините. Не хочу допытываться, но думаю, мне нужно примерно знать, как обстоят дела. – Извинение было искренним, и я его приняла.
– Хорошо, я понимаю. Ой! – Я споткнулась о большой булыжник, один из тех, что валялись во дворе, и еле удержала равновесие.
– Одна из опасностей проживания здесь, увы, – заметил он. – Осколки из моей мастерской. Все, что мне не нужно, я просто выбрасываю сюда. Вот где я работаю. – Он кивнул в сторону большого амбара; громадные черные двери закрыты на засовы и задвижки. – Здесь я леплю и стучу молотком. И большинство моих работ заканчивает жизнь в этой мусорной куче. – Он пнул ногой булыжник.
Ага, значит, вот где все его драгоценные скульптуры. В этом амбаре наверняка полно бронзы и древнего камня. Интересно, на что похожи его работы? Элис говорила, что он – профессор Королевского Колледжа Искусств, значит, он действительно талантлив.
– Это тоже ваши? – спросила я, увидев стадо волосатых коров, которые пялились на нас через забор.
– Да, это лонгхорны. Я держу очень маленькое стадо; скульптуры с животными сейчас очень популярны, и это мои модели. Правда, меня интересуют только старые породы – полосатая голуэйская, например.
– Мой муж – фермер, – с улыбкой проговорила Филли. – Вы наверняка его знаете. Майлз Хэмптон.
Он уставился на нее.
– Нет, не знаю. – Ответ был вежливым, но холодным. Филли зарделась: она не привыкла к такому недружелюбному обращению.
Внезапно он остановился, и мы с Филли, следуя чуть позади, чуть не врезались в него, как персонажи из мультика.
– Вот мы и пришли. И не говорите, что я вас не предупреждал.
Я удивленно оглянулась. Мы проходили мимо сараев, которые я поначалу приняла за фермерские пристройки, но теперь, в самом конце ряда амбаров, я заметила крошечный каменный коттеджик, похожий на навес; как будто строители решили прилепить его сбоку в последний момент.
Джосс забренчал связкой ключей, выискивая нужный.
– Обычно этими делами занимается Аннабел, а я не был здесь уже сто лет… проклятье, все эти ключи одинаковые, погодите-ка… вот, нашел. – Он отделил ключ от связки и вставил его в замок. – Как я и говорил, я понятия не имею, что там внутри. О черт. Проклятая дверь застряла.
Он отступил назад и приложился плечом к облупливающейся голубой краске; дверь распахнулась, и он влетел в дом, исчезнув во мраке. Мы с Филли осторожно прошли через низкий вход. В комнате было очень темно и, судя по всему, очень тесно. Сильно пахло плесенью.
– Ни черта не вижу, – рявкнул Джосс.
– Это потому, что на окнах ставни, – радостно заметила я и побежала их открывать. Сквозь грязные стекла заструился холодный зимний свет.
– Посмотрите, – воскликнула я, закружившись на месте, – здесь так мило!
– Ничего себе мило, это же крысятник какой-то, – фыркнул Джосс, оглядываясь вокруг. Плешивый зеленый ковер, диван с торчащими ржавыми пружинами, выцветшие розовые обои, отклеившиеся по углам под низким потолком, покрытым подозрительными коричневыми влажными потеками; повсюду царило запустение и сырость.
– Здесь сыро, – произнесла Филли, с отвращением наморщив нос.
– Ерунда, просто нужно проветрить хорошенько. Здесь давно никого не было, вот и все.
Я прошла через комнату – тремя шагами – и распахнула ставни на другом окне, впуская больше света. Попыталась открыть и окно тоже, но поспешно захлопнула, когда оно чуть не слетело с петель. Я оглянулась, не обращая внимания на неодобрительные взгляды моих спутников. Я тоже чувствовала заброшенность и упадок, но кроме этого видела большой и уютный открытый камин, красивое окно с эркером и широким деревянным подоконником, из которого открывался восхитительный вид на глостерширские деревенские просторы. Передо мной расстилались темно-зеленые зимние поля, разделенные на квадратики низкими серыми стенами загонов; на полях паслись стада овечек.
– Блаженство! – ахнула я.
– Рози, тебе нельзя здесь жить, – донесся сердитый голос Филли откуда-то из другого мира. – Иди, посмотри на кухню. Здесь гораздо хуже, чем я предполагала.
Кухня, надо признать, и вправду была смех да грех. Там была плита или что-то вроде того, но явно довоенного производства; раковину с потрескивающейся эмалью было страшно наполнить водой. Со стен слезала белая краска, красный линолеум был весь в пузырях.