– И тебе в нем тоже.
– Вовсе нет. Конечно, секс был неплох, но на самом деле меня привлекала – даже захватывала – опасность. Одно неверное движение, и все это – она обвела рукой комнату – канет в пропасть. Развеется в дым. Дом, муж, даже дети – я словно играла со своей жизнью в русскую рулетку. Я чувствовала себя живой. Чувствовала кровь в жилах. Все равно что в операционной, когда твой палец лежит на кнопке, от твоей руки зависит все, и ты знаешь – одно неверное движение, и у тебя на столе труп. Или коматозник.
– Я бы с ума сошла, – воскликнула я.
– Еще бы, Рози. Но в тебе же никогда не было инстинкта убийцы, не так ли?
– Нет… наверное, нет.
– Этому твоему качеству я всегда завидовала. Ты такая амебная, готова променять все что угодно на безмятежную жизнь. Ты готова была жить с Гарри, человеком, которого ненавидела, лишь бы не мутить воду, не так ли? – (Я вдруг задрожала, слушая ее.) – А вот я бы так не смогла. Но я никогда не ненавидела Майлза. Мы хорошо ладим, только вот фейерверки больше не летают.
– Филли… – пролепетала я, – Насчет Гарри… Ты могла бы… то есть… ты…
– Черт! – Она прыгнула, но было уже слишком поздно: чашка соскользнула со стола. – О господи, Хлоя, это уже вторая чашка с соком за сегодняшнее утро! – Она схватила тряпку и принялась лихорадочно оттирать пол. – Ах ты бестолковая девчонка, ты даже не смотришь, что творишь! Только и знаешь, что под ногами путаться!
– Дай я вытру. – Одной рукой я обняла расстроенную хнычущую Хлою, другой – взяла с плиты еще одну тряпку.
– Нет! Это чистейший ирландский лен, Рози, а не половая тряпка!
– Извини! – Я уронила тряпку.
В это время Айво принялся подвывать из сочувствия Хлое, и, перекрывая хаос, зазвонил телефон.
– Господь всемогущий, дай мне сил, – прошипела Филли. – Я подойду в прихожей: здесь даже собственного голоса не услышишь. – Она зашагала прочь, швырнув на пол промокшее кухонное полотенце.
Хлоя захныкала и повисла у меня на шее, а Айво накрепко прицепился к моим согнутым коленям. Они прилипли ко мне, как банный лист, а я пыталась вытереть пол. Я одеревенела от шока и, орудуя тряпкой, вдруг с ужасом осознала нечто, чего вовсе не хотела понимать. Но теперь от этого было уже никуда не деться.
– Тихо, Хлоя, тихо, все хорошо. Где у нас печенье?
Филли вернулась через пару минут, бледная как смерть, будто увидела привидение. Замерла в дверном проеме и уставилась в одну точку, прямо над моей головой.
– Что? – встревоженно спросила я. – Филли, что стряслось?
– Мама звонила.
– И что? – Мое сердце ухнуло. Мне стало страшно.
– С папой беда.
– О господи! – Я зажала рукой рот.
– Он хотел поехать в полицейский участок. И сдаться.
Я вытаращилась на нее. Язык онемел. Ее глаза медленно опустились и встретились с моими.
– Это был папа, Рози. Он только что признался. Это он убил Гарри.
Глава 26
– Нет. Нет, это невозможно! Папа бы никогда… он не мог так поступить!
– Конечно, не мог, – резко ответила она. – Нам обеим это известно.
Наши глаза сомкнулись, как магниты.
– Он это нарочно, – выдохнула я. – Он защищает… – Я была не в силах произнести последнее слово.
– Именно. – Филли принялась мерить шагами кухню, потом замерла у окна, выглянула на улицу, побарабанила пальцами по подоконнику, повернувшись ко мне спиной.
– Он ездил в полицию?
– Пока нет. Он и не может, мама заперла его в сарае.
– О! – Я невольно улыбнулась.
– Говорит, что не выпустит его, пока он не перестанет молоть чепуху. Она просовывает ему под дверь записочки и бутерброды с ветчиной, умоляя одуматься. Но ты же знаешь папу – если он что решил…
– О господи, бедный папа! Но ты же поговоришь с ним, Фил? Сумеешь его переубедить?
– Попытаюсь. Но если мне не удастся… – Она обернулась. – А ты что собираешься делать?
– Я?
– Брось, Рози, ты же знаешь, что папа задумал! Он уверен, что стенокардия и так прикончит его через год-два, и идет на намеренную жертву!
– Да, но ради тебя! Она уставилась на меня:
– Что ты сказала?
– Ради тебя, – прошептала я.
– Что ты несешь, черт возьми?
– Я нашла твои книги, Фил.
– Какие еще книги?
– Книги по микологии, – проговорила я и возненавидела себя. – Три книги, зачитанные до дыр, от корки до корки, и на них стоит твое имя. Они были в коробках на чердаке с остальными твоими вещами.
– Не понимаю, о чем ты, – мягко проговорила она.
– Филли! – (Меня уже трясло.) – Я нашла их. – Она молчала. Я облизнула губы. – Послушай, – взмолилась я, – мне ты можешь рассказать. Мне можно доверять, я знаю, что ты сделала это ради меня, и мы вместе все преодолеем. Я помогу тебе, обещаю, но ты должна мне довериться, должна мне все рассказать!
– Я ничего не знаю ни про какие книги, – сказала она. Потом подошла к буфету и спокойно сняла с крючка ключи. Подбросила их в воздух, поймала и повернулась ко мне со странной улыбкой. – Не могу поверить, что ты это делаешь, Рози.
– Делаю что? – прокричала я. – Я ничего не делаю! Я просто нашла их, и все. И если ты втайне досконально изучила микологию, а потом решила помалкивать, чтобы это не показалось подозрительным совпадением в свете кончины твоего зятя, ничего страшного, давай просто выбросим эти книги, сожжем их вместе! Но ты должна признаться мне, Фил! Дай мне до тебя достучаться!
– Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Но в данный момент меня больше беспокоит папа. И я должна поехать к маме. Она в ужасном состоянии, у нее истерика, и ее можно понять.
– Я тоже поеду, – пролепетала я, вставая с места.
– Вряд ли это хорошая мысль, тебе не кажется? – Ее глаза стали как щелочки. – Мамочка наверняка думает, что отец поступает так из-за тебя, и она не то чтобы не права. Вряд ли она будет в восторге, если ты приедешь.
Она пошла к двери, но у выхода задержалась и обернулась.
– Послушай, – тихим голосом проговорила она. – Я знаю, что ты не ведаешь, что говоришь, Рози. Я знаю, что ты расстроена. Ты боишься, ты запуталась, и я тебя не виню, я могу понять тебя и простить, потому что… ты же сейчас не способна нормально соображать, не так ли? – Ее глаза на секунду встретились с моими; потом она перевела взгляд на свою маленькую дочь. – Пойдем, Хлоя. – Она взяла ее за руку и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Первым, что я увидела, вернувшись домой, была записка, висевшая на двери коттеджа. Я сорвала ее и прочитала:
«Я же сказал: ничего не предпринимать, ни с кем не разговаривать, никуда не ездить. Ты что, не можешь просто послушаться? Позвони мне, как только вернешься. Джосс».
Ах так, значит, ты так сказал, черт возьми? Ну извини, пожалуйста. Прости, что пока ты там ворковал со своей милой женушкой по межгороду о каком-то тупом контракте на книгу, я улизнула и попыталась очистить свое доброе имя! Только вот надо мной висит обвинение в убийстве! Я скомкала записку, ворвалась в дом и швырнула бумажный комок в противоположную стену, завопив: «ААААААА!» Айво был потрясен.
– Мамочка сердится, – благоговейно пролепетал он.
– Да, дорогой, или я буду сердиться, или вообще развалюсь на кусочки! Лучше уж выпустить агрессию, как думаешь?
– Да, – торжественно кивнул он. – Дай еще печенье.
– О господи, ты никогда не сдаешься! Нет, Айво, я лучше сделаю тебе вкусный бутерброд с сыром. Надо питаться правильно, а то заболеешь рахитом, и тогда тебя у меня точно отнимут! Занесут тебя в список голодающих детей, и социальная служба меня заест!
Я рухнула на диван и уставилась в одну точку. Звонить Джоссу не хотелось. Не сейчас, после разговора, который только что состоялся у меня с Филли. Ни к чему подливать масла в огонь. Ни к чему признаваться, что даже я теперь ее подозреваю. Я погрызла ноготь большого пальца и в отчаянии оглядела комнату. Здесь по-прежнему царил хаос после ухода моих друзей в синей форме, и мне пришло в голову, что пора бы прибраться, только вот сейчас мне вообще ничего не хотелось делать. Сейчас мне больше всего хотелось лежать в прохладной белой кровати в швейцарской клинике где-нибудь в горах и потягивать говяжий бульон. Я вздохнула. На коврике у входа лежала утренняя почта, покинутая и нераспечатанная. Наверное, вчерашняя почта тоже там: наверняка у меня не дошли руки ее вскрыть. Я устало поднялась на ноги и подняла письма, пока они не затерялись в беспорядке. Стоя на коврике, я просмотрела почту. Негусто. Пара каталогов одежды, конверт, сообщающий, что я могу выиграть суперприз, если не поленюсь открыть конверт, конечно. Я поленилась. Пара счетов… а вот кое-что интересное: бледно-голубой конвертик на бумаге «Базилдон бонд». Аккуратный, круглый почерк, адресовано мне. Я распечатала конверт и разгладила бумагу.