– Они что, голубые? – выпалила я.
– Так и знала, что ты спросишь. Клянусь богом, мне кажется, что это не так. По крайней мере, – замялась она, – Боффи клянется богом, что это не так. Он говорит, что это было всего лишь игрой, которая вышла из-под контроля.
– Не пудри мне мозги, – взорвалась я. – Костюм архангела Гавриила? Это же женская одежда!
– Не думаю, что архангел Гавриил был женщиной.
– Но чем они там занимались? – взвизгнула я. – Что там происходило? Если они не голубые и не занимались… ну… всякими голубыми делами, что же они делали?
– Судя по всему, дурачились, как дети. Во-первых, они напивались до беспамятства. Потом Тим приносил коробку с костюмами, и каждый из них, порывшись, находил себе какую-нибудь роль. Если тебе доставалось играть пожарника Сэма, ты должен был носить форму, звонить в колокола и размахивать шлангом; если малыша-кролика – сиди себе в углу с соской и довольно агукай, и тому подобное.
– Господи, – выдохнула я, вдруг представив Гарри в подгузнике с соской во рту. – Это Боффи тебе рассказал?
– Рассказал, потому что я его заставила. Я знала, что там у них что-то творится, и пригрозила уйти от него, если он во всем не признается. Но он страшно боялся, что я что-нибудь кому-нибудь сболтну. Разумеется, он не в курсе, что я здесь.
– Нет, нет, конечно, – торопливо проговорила я. – Что еще он тебе рассказал?
– Немного. Только про костюмы. Оказывается, Гарри любил наряжаться Антеей Тернер, а Боффи всегда изображал ту блондинку, Банни из «Антикварных гастролей».[32] Он надевал светлый парик, брал пепельницы, делая вид, будто они антикварные, и болтал в воображаемую камеру о позолоте рококо восемнадцатого века. Если задуматься, их забавы были достаточно невинны.
Челюсть у меня отвисла до самой груди, глаза грозили вырваться из орбит. Невинны?
– О, а еще Боффи нравилось быть Сюзанной Чарлтон, – продолжала Шарлотта, выкладывая все. – Кажется, он набивал костюм подушками вместо подплечников и говорил пронзительным голосом. И показывал указкой на карту погоды.
– Указкой? – вяло отозвалась я, снова потянувшись к бутылке. Дрожащей рукой плеснула в стакан. – И Тим руководил этим шабашом?
– О да. Он обеспечивал материалами, а потом предоставлял им полную свободу.
– Как в детском саду… Даже коробка с костюмами имелась!
– Именно. Маленькие мальчики, играющие в свои убогие запрещенные игры. Думаю, во всем виноваты равнодушные матери, няни в униформе и интернаты. Всем им пришлось научиться быть «маленькими мужчинами» в возрасте примерно шести лет, вот они и не наигрались. Их учили сдерживать эмоции: никаких тебе плюшевых мишек, никаких слез в общежитии. – Она скрестила ноги и смахнула с юбки пылинку. – И конечно, я была не удивлена: ведь мы с Боффи и сами частенько играем в игры с переодеванием. – Она вызывающе посмотрела на меня.
– Правда?
– Да, только оставшись наедине в нашей спальне, естественно. Так делают все супружеские пары.
– О! О да, конечно.
– Рози, тебе не понять моих проблем, правда?
– Что? Ну…
– Ведь ты никогда не любила Гарри.
– Возможно, вначале, но… нет. Потом уже нет.
– Когда любишь, все намного сложнее.
– Понимаю, – тихо проговорила я.
Она опять припала к джину. Мне пришла в голову еще одна мысль.
– Так им, наверное, пришлось за все это платить?
– Что? – она очнулась.
– За всю эту затею с маскарадом.
– О да. И плата становилась все выше и выше, в том-то все и дело. Видишь ли, дошло до того, что Тим удваивал цену после каждого сеанса, а потом стал брать деньги, если кто-то пропускал еженедельное сборище. Когда денег не осталось и Боффи с Гарри опустошили свои счета, перезаложили дома и прекратили ходить на вечеринки, он все равно продолжал взимать плату.
– Но они же не ходили!
– Он брал плату за свое молчание. Грозил послать их фотографии в женской одежде родным Боффи, его партнерам в юридической фирме, мне, тебе, дядюшке Бертраму.
– Шантажировал его, – выдохнула я.
– Именно.
– Значит… – Я быстро соображала. – Значит, в тот день, когда Тим пришел сюда, увязался за мной в супермаркете и помог донести сумки, это была уловка, чтобы проникнуть в мой дом, не так ли? Да, разумеется, – медленно продолжала я, мысли рождались одновременно со словами. – Он явился сюда, чтобы оставить записку. Ту, которую нашла полиция. «Я не буду молчать, любовь моя… мы слишком сильно влипли…» Да, точно, он побежал наверх, пока я говорила по телефону, и сунул записку под мою подушку, а не Гарри!
– Какую записку?
– А когда я поднялась наверх, он уже оставил записку, вернулся в ванную и убрал пену в шкафчик, а потом… – Я зажала рукой рот. – …О господи, ну конечно! Потом Гарри пришел!
– О чем ты говоришь, Рози? – Шарлотта наклонилась вперед.
– Да, пришел Гарри, и… о боже, теперь я все вспомнила! Выражение абсолютного ужаса на его лице! Я-то думала, что он ужаснулся оттого, что застал меня с мужчиной в нашей спальне, но на самом деле это было из-за Тима! И Тим устроил какую-то идиотскую шараду, изображая из себя водопроводчика или что-то в этом роде, но все это время наверняка тайком посмеивался над Гарри. Как эффектно, ведь он застал Тима за разговором с собственной женой в спальне! Что именно Тим успел мне рассказать? Угроза была хитро зашифрована. Что он выболтал? Что мне известно? Помнится, Гарри сильно побледнел, и Тим спросил: «А мы раньше не встречались?» Боже, он его дразнил, играл с ним! И ему наверняка это нравилось. А когда Тим ушел, Гарри обвинил меня в том, что у меня с ним роман, но все это время наверняка до смерти волновался, что мне все известно.
– И в тот самый день, – проговорила Шарлотта, подхватив мою мысль, – ты пригрозила ему разводом, не так ли? Это случилось в тот же день, да, Рози? Боффи рассказывал, что вы как раз ехали в дом твоих родителей.
– Да, точно, но… это было всего лишь совпадением. Я давно планировала ему признаться, просто в тот день меня прорвало.
– Да, но Гарри-то об этом не знал, – взволнованно проговорила она. – Он только что застал тебя за милым разговором с Тимом и не знал, что Тим попросту заглянул, чтобы оставить у него под подушкой неприятную записку. Он подумал, что Тим выложил все подчистую! Ведь ни с того ни с сего в тот же день ты требуешь развода! Что ему оставалось думать? – Она прищурила глаза и посмотрела мимо меня. – И вот ему кажется, что вся его жизнь и репутация на глазах расползаются по швам. Он представил себе грязный, мстительный бракоразводный процесс, таблоиды, пестрящие его фотографиями в костюме крестной феи-волшебницы…
– Я бы никогда так не поступила!
– …и все наконец бы увидели, кем он был на самом деле. Убогим закомплексованным толстым мальчиком, которому нравилось наряжаться в странную одежду. – Ее глаза обратились ко мне. – И как бы он с этим справился, Рози? Такой человек, как Гарри, для которого репутация означала все, ты же сама знаешь. Что скажут в клубе? На королевской трибуне?[33] На охотничьих выездах? И самое главное – что скажет дядюшка Бертрам? Этот горячий старый гетеросексуал? Наверняка он резко изменит завещание, не так ли? Так посмотрим, что потерял Гарри. – Она подняла руку и принялась считать по пальцам. – Он уже потерял все деньги, расплачиваясь с Тимом. Теперь он теряет еще и жену, сына, репутацию, друзей, общественную жизнь и, наконец, наследство. Ты хорошо знала Гарри, Рози; как думаешь, стоило ему жить после этого?
– Он покончил с собой, – ахнула я.
– Да.
Какое-то время мы смотрели друг на друга; потом я сползла в кресле, не отводя глаз от Шарлотты.
– Он сам подмешал себе ядовитый гриб.
– Именно.
– Но он же попросил, чтобы я их проверила, Шарлотта. Зачем, если он все равно собирался отравиться?
– Как знать? Возможно, это был последний акт мести, чтобы подставить тебя, или просто замести следы. Он же не хотел, чтобы люди думали, будто он совершил самоубийство, не правда ли? Не хотел, чтобы его репутация была запятнана, поэтому и не оставил записку. Ему хотелось, чтобы все выглядело как несчастный случай или убийство, но ни в коем случае не как самоубийство.
32
Популярная телепрограмма; антиквары-профессионалы разъезжают по стране и оценивают старинные предметы, картины; передается еженедельно Би-би-си-2 с 1982 года.
33
Изолированная часть ипподрома «Аскот», доступ на которую разрешен лишь по специальным пропускам.