– О! И что же?
– И я ему все рассказала.
– Как это все? Про Майкла?
– Ну, вообще-то, ему уже было известно. Он был ни капли не удивлен. Более того, – она прикусила губу, – если честно, я знала, что ему все известно. Он знал обо всем, даже когда мы с Майклом еще встречались.
– Хочешь сказать, он все знал и ничего не говорил?
– Нет, не говорил, и именно это меня и подстегивало, – горячо воскликнула она, возвращаясь и усаживаясь на диван. – Поэтому я и продолжала видеться с Майклом. Я думала: о господи, Майлз, ты мужик или нет, ты будешь за меня бороться? Но он ничего не делал. Он не захотел. Он лишь сидел себе спокойно и внимал моей лжи неделя за неделей, позволял Майклу увозить меня в отели и уединенные коттеджи прямо под своим носом.
– О господи. Почему?
– Говорит, что хотел, чтобы все шло своим чередом. Он знал, что это всего лишь временное помрачение ума и рано или поздно я опомнюсь. Сказал, что не хотел идти на конфликт и рисковать потерять меня.
– Ничего себе. Вот как он тебя любит.
– Я знаю, – горько произнесла она. – И теперь, когда все кончено, теперь, когда мне невыносимо даже слышать имя Майкла, я понимаю, что он был прав. Я тоже его люблю, понимаешь, Рози, но дело в том, что мне этого недостаточно. Мы поговорили об этом наверху, и оба поняли это. Мне мало торчать дома, быть женой фермера, матерью, ухаживать за садом; мне всегда хотелось чего-то более захватывающего; отсюда и обида, и злоба, обернувшиеся изменой. Но больше такого не случится. Теперь я поняла, что мне нужно, и это не адюльтер; но и дома я сидеть больше не могу. Я возвращаюсь на работу.
– Правда? Опять будешь анестезиологом?
– Нет, с детьми это невозможно. Нет, я буду переучиваться на терапевта.
– О! А ты сможешь?
– Разумеется, – невозмутимо ответила она.
– Но сколько времени это займет?
– О, пару лет, но дело того стоит. Я смогу работать меньше, необязательно каждый день, и найду место поближе к дому. Все идеально сходится.
Я посмотрела на нее. А как же иначе. Все, что Филли делает, всегда идеально сходится. Филли никогда не падает лицом в грязь, не так ли? Даже если и падает, то пахнет от нее потом не дерьмом, а розами. Муж обнаружил, что у нее был страстный роман? Никаких проблем. Все дело в том, что ей не хватает стимула в жизни! Она рушит жизнь моей лучшей подруги? Подумаешь, разве она виновата: ведь ее, бедняжку, терзала обида. Вот если бы я это сделала, то была бы мерзкой шлюхой и злодейкой, но Филли? Нет, ей всего лишь требовалось вернуться к работе. В ее жизни чего-то не хватало. Я храбро улыбнулась. Не будь сукой, Рози.
– Это замечательно, Филли.
– Здорово, правда?
– И Майлз не возражает?
– Против чего?
– Что ты вернешься на работу?
– При чем тут Майлз?
– Ну, я просто подумала…
– Брось, я уверена, он будет только рад. Естественно, что ему остается. Все лучше, чем если бы она трахалась по кустам, жестоко подумала я. Я быстро встала и подошла к окну, чтобы спрятать искаженное завистью лицо. Господи, да что со мной не так? Неужели я такая циничная, такая озлобленная, что не могу даже порадоваться за собственную сестру?
– Поразительно, как здорово все обернулось, правда? – мурлыкала она за моей спиной. – Особенно для тебя, Рози. Я так рада, и ты, должно быть, испытываешь такое облегчение, что сорвалась с крючка!
Я прижалась лбом к стеклу. Я не ответила, но про себя подумала: ты уж прости, Филли, что я не бьюсь в экстазе, ведь, между прочим, я ничего не делала. Меня несправедливо обвинили. Не срывалась я ни с какого «крючка», потому что никакого крючка и не было. И посмотрите на меня сейчас. Приплелась домой к мамочке. Безработная, жить негде, мужчины нет – и я еще должна быть благодарна? И посмотрите на Филли. Трахается направо и налево, обращается со всеми окружающими как с полным дерьмом, но возвращается домой ко всепрощающему мужу, готовится стать терапевтом и великолепно справляться и с работой и с детьми. Пройдет пара месяцев, и все так и запоют, какая она расчудесная, как хорошо у нее все получается – аллилуйя! Меня аж наизнанку выворачивает.
Я крепко зажмурила глаза и прислонилась головой к холодному стеклу. Прекрати, Рози… прекрати немедленно. Именно это и случается с неудачниками. Они становятся ужасными, озлобленными людьми.
Когда я снова открыла глаза, то поморгала, а потом улыбнулась несмотря ни на что. По лужайке, рука об руку, шагали мои родители. Это было само по себе странно, но потом произошло кое-что еще более необычное. Моя мать вдруг поднялась на цыпочки и поцеловала отца в щеку. Папа, казалось, удивился, но потом по его лицу расползлась медленная улыбка. Я поняла, что не видела, как они целуются, с самого детства. В горле застрял комок. Я вышла в прихожую им навстречу.
– Папа. – Я протянула руки, и он выскользнул из маминых объятий, чтобы обнять меня.
– Привет, милая.
– Спасибо, пап, – выпалила я. – Попытка не пытка.
– Не благодари меня, дорогая, – прошептал он, когда мамочка удалилась в кухню, – так хорошо я давно не отдыхал. Не надо мыть посуду, рубить дрова, чистить фасоль, отскребать грязь с морковки. И самое главное, я рассадил все свои георгины!
– Вот и хорошо.
– К тому же, – он взял меня за локоть и заговорщицки отвел в сторону, – моя изоляция забавно повлияла на твою мать. – Он заглянул в дверь кухни: она возилась с чайником. – Она так расшалилась! Надо почаще просить ее запирать меня в сарае.
Я рассмеялась. Она развернул меня за плечи к себе лицом:
– А как же ты, милая? У тебя все в порядке?
– Да.
– Хорошо. Уверен, мои усилия все равно были бы напрасны, но мне почему-то показалось, что, притворившись, будто это сделал я, я смог бы вынудить кое-кого вмешаться. Я должен был что-то сделать. Не мог же я так просто встать в сторонке и позволить им обвинить тебя, зная, что ты ничего не делала.
– Спасибо, папочка, за этот единственный вотум доверия. И твои усилия были вовсе не напрасны. Благодаря тебе я решилась поехать в Лондон и выяснить, что же на самом деле происходит.
– Тогда-то твоя подруга все и выложила?
– Шарлотта? Да, именно так – Я замялась на секунду, а потом решила не вдаваться в подробности. О переодевании и прочей красоте. Не уверена, что отец выдержал бы такой рассказ на голодный желудок, после нескольких часов рассаживания георгин. Вместо этого я крепко сжала его руку и проводила его взглядом. Он с довольным видом поплелся на кухню, и мама тут же принялась командовать и суетиться над ним, отправив их с Айво мыть руки перед обедом.
– Ну-ка идите, вы оба, – честила их она, – двое грязнуль. И почисть под ногтями, Гордон! Бог знает, чем ты там занимался в своем сарае!
Я вдруг почувствовала себя очень усталой и ушла в гостиную. Мне никого не хотелось видеть и слышать – только сидеть в углу дивана и думать о том, что я больше никогда не увижу Джосса…
– Рози!
Я вздрогнула и открыла глаза. Надо мной стояли Филли и мама. Глаза их радостно сияли.
– Рози, скорее! Вот – причешись! – И мамочка принялась тыкать меня щеткой с острыми зубьями.
– А-а-а! Что… зачем? – Я увильнула, потом встала и попятилась.
– Быстро, снимай эту растянутую кофту! Принарядись, бога ради! Филли, где твоя помада?
– Да отстаньте вы от меня! – выпалила я. Они пытались захватить меня в тиски. – Что происходит?
Внезапно мамочка схватила освежитель воздуха с подоконника и обрызгала меня отвратительной лавандовой струей, как муху какую.
– Фу! Прекрати, мам!
– Я так и знала, что надо было постирать накидки на стулья, – прошипела мамочка, приказала мне расправить накидки, а сама засуетилась по комнате, поправляя картинки с орнаментами и взбивая подушки. – Они такие заляпанные! И если бы я догадалась собрать свежих цветов, можно было бы поставить чудесную цветочную композицию на пианино, и…
Раздался звонок. Мама с Филли замерли.
– Он здесь! – прошипела мамочка.
– Кто?
– Ты знаешь кто! – Она слегка меня подтолкнула. – Иди. Иди же, открой ему дверь!
Я медленно повернулась и пошла к двери. Сердце прыгало в груди, билось, как сумасшедшее. Он приехал. Как же иначе, конечно же, он приехал! И как только я могла подумать, что он не приедет?