Насчет последнего – сказания, которое я отрицаю – думаю, он имел в виду событие-воспоминание, формирующее основную часть моего повторяющегося сна. Лицо, которое я не мог увидеть, фигура, стоящая позади, и были той правдой, которую мне следовало признать. Ко времени прибытия на Просперо я уже не раз пытался освободиться от этого бремени.
В конечном итоге мне это удалось, хотя при этом я заменил его другим, куда более тяжким.
Я мчался вместе с Тра, с тенями-волками сквозь дым, который окутал разрушенный город. Солнце клонилось к закату. Терзающее мир пламя не давало сгуститься сумеркам, но когда ночь все же пришла, я понял, что рассвет ее более не рассеет.
К этому времени я убил шестерых – двух зарубил секирой, четырех застрелил из лазпистолета. Это были те, чьи смерти я сумел увидеть лично в безумной горячке войны. Я также помог сразить воина Тысячи Сынов. В поединке он бы без сомнений убил меня. В жесткой схватке ему удалось повалить Два Клинка и пригвоздить его к земле боевым копьем, прошедшим сквозь тазовую кость. Упершись в копье, чтобы не позволить отважному Волку подняться, он потянулся к болт-пистолету, чтобы обрезать его нить.
Не думаю, что он считал меня угрозой: обычный трэлл, далеко не астартес, существо, блуждающее в дыму. Он был бы прав, если бы не фенрисская мощь, которой одарили меня волчьи жрецы при пересоздании моего тела. Я выкрикнул боевое проклятье на вургене и прыгнул прямо на него, обращая силу прыжка в удар секирой сверху. Лезвие погрузилась воину прямо в шлем, и, выпустив рукоять, я покатился по заляпанной кровью земле. Воин Тысячи Сынов с отвратительным хрипом отшатнулся от Двух Клинков. Отпустив древко копья, он потянулся к голове и попытался выдернуть из шлема склизкую от крови секиру. Я не смог убить его. Основную силу удара принял на себя шлем. Воин стремительно обернулся и прицелился в меня из болт-пистолета, чтобы наказать за нанесенное оскорбление.
Два Клинка сумел подняться, несмотря на то, что из него все еще торчало копье. Вырвав оружие из земли, Йормунгндр налетел на противника сзади. Воспользовавшись своими знаменитыми парными мечами как ножницами, он отсек воину голову. В воздух фонтаном ударила кровь. Мне пришлось упереться ногами в отрубленную голову, чтобы выдернуть из нее секиру.
Йормунгндр Два Клинка вытянул из тела копье, после чего посмотрел на меня и продолжил свой путь.
Сопротивление врага сосредоточилось во дворе и застекленных пристройках одной из великих пирамид. Мне хотелось лично увидеть подобное место. Мне хотелось увидеть богатые залы и ослепительное величие пирамиды прежде, чем она навеки канет в лету.
Красивые, украшенные золотом алебастровые ступени вели к портику из стекла и серебра. Единственное, что портило вид, был ручеек крови, стекающий по ступеням от распластанного наверху тела. Орсир и Богобой шли впереди меня. Двери, стены и потолок были выполнены из стеклянных зеркал. Там, куда попали выстрелы, зияли дыры, окруженные паутиной трещин и коркой измельченного стекла. Внутри царила тишина, кошмарные крики и звуки выстрелов снаружи казались приглушенными и невообразимо далекими. Мы слышали глухой рокот боя, а также как по стеклу на крыше барабанят обломки и дождь. Вокруг нас, словно священные благовония, кружились завитки дыма. Свет, пойманный зеркалами, окутывал нас эфемерным сиянием. Мы перешли на шаг и принялись осматривать величественный интерьер. Это была всего лишь пристройка, боковая капелла. Какие же чудеса хранились в самой пирамиде? Пробудившийся во мне консерватор, тень из прошлой жизни, жаждал исследовать сложную символику рисунков, покрывающих золотые и серебряные рамы окон, а также переписать ровные строчки глифов[167], выгравированных в кристаллах.
В блестящих поверхностях мы увидели и свои отражения: напряженные и встревоженные, темные и сгорбленные, обагренные кровью варвары-захватчики, омываемые желтым светом. Мы были нежеланными гостями, нарушителями, словно дикие звери, которые перепрыгнули пограничный забор или канал и попали на земли цивилизованной общины, дабы загрязнять и осквернять их, рыскать в поисках пищи и убивать. Хищники. Мы были хищниками. Именно из-за подобных нам возводили стены и разжигали по ночам сторожевые костры.
Внезапно из дальнего конца зала по нам открыли огонь, прервав мои размышления. Выстрелы просвистели мимо нас, словно крошечные дурные звезды. Некоторые из них попадали в пол, выбивая каменную крошку. Другие оставляли дыры в зеркальных стенах, отчего те начали дрожать. Наши отражения, бегущие в укрытия, раскачивались и сотрясались в унисон. Заняв позиции за стеклянными колоннами и серебряными статуями, мы открыли ответный огонь. Несколько из выпущенных врагом снарядов были болтерными. От сверкающих колонн откалывались огромные куски стекла. Серебряные статуи лишались голов и конечностей либо падали со своих пьедесталов. Вдалеке я заметил воина Тысячи Сынов, разряжающего в нас болтер. Окружавшая его аура походила на миниатюрную бурю. Орсир высунулся из укрытия и выпустил очередь из тяжелого болтера. Масс-реактивные снаряды изрешетили предателя и отбросили его труп на стеклянную стену позади, которая тут же обрушилась оглушительным каскадом стекла.
Орсир и Богобой бросились вперед. Враги все еще стреляли по нам. Судя по плотности огня, это была Стража Шпилей. Я не мог смотреть на то, как рушится величественный зал: ширящиеся трещины, бьющееся стекло, дыры от пуль, падающие статуи, разрушающиеся украшения. Чтобы расчистить путь Орсир вновь открыл огонь из своего гигантского, висящего на ремне оружия. Я скользнул в видневшийся слева боковой коридор, надеясь найти лучшее укрытие. Мое устройство смещающего поля до сих пор не перезарядилось. Внезапно огонь еще больше усилился, и мне пришлось отступить вглубь коридора. Я потерял из виду Богобоя и Орсира. Меня окружали зеркала. Смотровое стекло, в котором вырисовывалось мое отражение. Сжимая пистолет и секиру, я добрался до конца коридора и открыл стеклянную дверь. Я сделал шаг.
Внутрь пробивался золотой свет, придавая комнате теплый и уютный вид.
Я настороженно вошел внутрь. Раздался электронный перезвон.
— Да? – прошептал я.
— Сэр Хавсер? Пять часов, ваше время пробуждения, — произнес мягким модулированным голосом сервитор.
— Спасибо, — ответил я. Все мое тело затекло, я чувствовал себя изможденным. Мне давно не было так плохо. Вновь разболелась нога. Возможно, в ящике найдутся болеутоляющие.
Я доковылял до окна и надавил на кнопку, чтобы открыть ставни. Те поднялись с низким гулом, и в комнату хлынул золотистый свет. Я выглянул в окно, из которого открылось потрясающее зрелище.
Над полусферой внизу вставало солнце. Солярный диск, циркумпункт взирал на меня, словно око. Я смотрел прямо на Терру во всем ее великолепии. Я созерцал ночную сторону планеты вместе с ярко светящимися созвездиями городов-ульев за терминатором, видел искрящиеся в лучах солнца океаны и кремово-белые завихрения облаков, а также мерцающие огни сферхорбитальной платформы «Родиния», величественно скользящей под той, на борту которой я находился.
Я понял, где нахожусь. Я достиг конца своего сна.
Я взглянул на само окно. В толстом стекле я увидел собственное, освещенное солнцем отражение. Я увидел в стекле отражение стоящего позади меня человека.
Меня охватил ужас.
— Как ты можешь быть здесь? – спросил я.
И не проснулся.
— Я всегда был здесь, — ответил Гор Луперкаль.
Четырнадцатая глава: Взгляд в стекло
Он мог не называть своего имени. Я не раз видел его гордое лицо на плакатах и пиктах, на подарочных медалях и голо-портретах. Примарх, Магистр Войны, прекрасный, первый среди сынов. Как и все его братья, он был настоящим исполином. Крошечная спальня сверхорбитальной платформы едва могла вместить его. Он был закован в величественные бело-золотые доспехи своего легиона. С нагрудника на меня взирало око. Заключенное в восьмиконечную звезду.
Гор успокаивающе улыбнулся мне, словно мудрый отец нерадивому ребенку.
167
Глиф — элемент письма, конкретное графическое представление графемы, иногда нескольких связанных графем (составной глиф), или только части графемы (например, диакритический знак).