Когда ужин закончился, Василий проводил Хавсера в резиденцию канцлера на Марсианской Башне.
— Как красив этот город, — заметил Хавсер, выходя на террасу.
К концу ужина, перед ответной речью, он выпил пару бокалов амасека, а потом началось чествование, и теперь он пребывал в мечтательной задумчивости.
Василий терпеливо дожидался того момента, когда Хавсер остановится, чтобы полюбоваться открывающимся видом. С террасы можно было увидеть весь Карком и лежащее за ним плато. Девятикилометровая поверхность метрополии сверкала и переливалась в лучах заходящего солнца. Город закрыл древний мертвый океан, подобно слою пакового льда. В воздухе, словно стайки рифовых рыб, серебрились многочисленные корабли.
— Удивительно, что человек смог такое построить, — сказал Хавсер. — Не говоря уж о том, чтобы трижды повторить свое творение.
— А ты не считаешь, что человеку не стоило подвергать свое творение ядерной бомбардировке? — спросил Василий.
Хавсер взглянул на своего агента. Василий был чудовищно молод, немногим старше двадцати пяти лет.
— Исаак Василий, у тебя нет души.
— Но как раз из-за этого ты взял меня на работу, — напомнил агент. — Я не позволяю чувствам повлиять на эффективность.
— Именно.
— Кроме того, тот факт, что Атлантические платформы дважды были уничтожены и восстановлены, по-моему, символизирует работу Консерватория. Нет ничего такого, что нельзя было бы восстановить и реставрировать. Ничего невозможного.
Они вошли в резиденцию. Вычурно украшенные роботы-сервиторы прислуживали группе избранных гостей. Канцлер получил эти машины непосредственно с Марса, из кузницы Мондус Гамма Луки Хрома, и не упускал случая этим похвастаться.
Окна резиденции были затемнены, чтобы защитить гостей от ярких лучей заходящего солнца. Два сервитора в виде жужжащих птичек принесли Хавсеру бокал амасека.
— Пей не спеша, — благоразумно посоветовал ему Василий. — В разговоре с Эмантином твоя голова должна быть ясной.
— Сомневаюсь, что я вообще его выпью.
Подаваемый у канцлера напиток был настолько тщательно очищенным и дорогим, что уже перестал быть похожим на амасек.
Эмантин, сопровождаемый своей молчаливой спутницей, подошел через несколько минут. Он вышел из предыдущего разговора со своими собеседниками, как змея выползает из старой шкуры; все сразу поняли, что время, отведенное для их короткой аудиенции, закончилось.
— Каспер, — произнес Эмантин.
— Сэр.
— Мои поздравления по поводу награды. Достойный приз.
— Благодарю. Благодарю, сэр. Это мой агент, Исаак Василий.
Эмантин не реагировал на такую мелкую сошку, как Василий. Хавсер чувствовал, что префект-секретарь и с ним общается только по той причине, что должен это делать. Эмантин увлек Хавсера к окну.
— Тридцать лет, — заговорил Эмантин. — Неужели с тех пор, как все это началось, прошло уже тридцать лет?
Хавсер предположил, что префект-секретарь имеет в виду Консерваторий.
— На самом деле уже почти пятьдесят.
— Неужели?
— Мы считаем основанием Консерватория тот день, когда на конклаве в Лютеции был принят первый устав, и с тех пор прошло действительно тридцать лет. Но еще двадцать лет потребовалось на то, чтобы запустить этот процесс. Примерно пятьдесят лет назад я обратился в твой офис, чтобы обсудить первые шаги. Это было в Карелии. В улье Карелия. Ты был там с миссией, и я долгое время общался с твоими помощниками. Несколько лет я вел с ними переговоры, пока не встретился с тобой в первый раз, и тогда…
— Пятьдесят лет, да? Подумать только! Говоришь, Карелия? Как будто из другой жизни.
— Да, похоже. Да, как я уже сказал, я работал с твоими помощниками, чтобы привлечь внимание к проблеме. Уверен, я им здорово надоедал. Одного звали Долинг. Еще я помню Баранца и Бакунина.
— Я их уже не помню, — сказал префект-секретарь.
На его лице застыла улыбка.
Хавсер отпил еще глоток амасека. Напиток слегка согревал и придавал силы. Взгляд ученого упал на руку Эмантина, держащую хрустальный сосуд с каким-то дижестивом. Рука выглядела превосходно. Чистая, со свежим маникюром, надушенная и изящная. На белой коже ни пятнышка, ни единой морщинки, кисть пухлая и мягкая. Никаких признаков воздействия возраста, ни дряблости, ни пигментных пятен, ни обесцвеченных участков. Чистые ногти. Это не скрюченная с выступающими венами рука старика ста девяноста лет, каким на самом деле был префект-секретарь Гиро Эмантин. Это рука молодого человека.