— О чем ты?
— Думаю, что я здесь лишь потому, что вы не знаете, что со мной еще можно сделать, — сказал Хавсер.
— О, мы очень даже знаем, что с тобой еще можно сделать, — будничным тоном ответил Ойе, вгрызаясь в мясо.
— Не обращай на него внимания, — произнес Богобой. — Смотри, они уже заканчивают. Вставай, скальд, покажи нам свою ценность, и ты поймешь, что находишься здесь не по нашей милости.
Возле каждого входа в трюм воины Тра высекли пластсталевыми топорами символы-обереги, похожие на тот, который нанес Медведь в ремонтном доке. Теперь отсек будет запечатан до самого окончания церемонии. Антимузыкальный шум достиг своего пика и умолк.
Хавсер приблизился к огню.
Волчий жрец Найот Плетущий Нити высился над ним подобно вожаку саенети. Его рогатую голову озаряло пламя. Несмотря на потрескивающий костер и лезущий в горло дым, Хавсеру было холодно. Дрожа в своем нательнике, он подтянул к горлу шкуру, подаренную Битуром Беркау. Кто-то, возможно жрец, бросил в огонь стручки и сушеные листья, и воздух наполнился неприятным приторным запахом.
— Назови себя, — приказал Найот Плетущий Нити.
— Ахмад Ибн Русте, скальд Тра, — ответил Хавсер.
— Что ты принес к очагу?
— Сказание об Улвуруле Хеороте, прозванном «Длинный Клык», как то требуется от меня, — сказал Хавсер.
Жрец кивнул и нанес на щеки Хавсеру серую пасту, затем он наклонился к нему, держа в руках небольшую трубочку из полой рыбьей кости. Хавсер едва успел зажмуриться, прежде чем Найот Плетущий Нити прыснул черной краской прямо ему по глазам.
У Хавсера потекли слезы, но, тем не менее, повернулся к окружившей костер роте со всей смелостью, на которую только был способен. Он пытался успокоить дыхание, пытался не забыть о темпе и модуляции голоса. У него пересохло в горле.
Скальд уверенно и повелительно вытянул руку. Один из трэллов тут же вручил ему чашу. Хавсер выпил, даже предварительно не проверив, что это не мёд. Все было в порядке. Трэллы знали о его биологических возможностях и не хотели случайно отравить.
Хавсер глотнул еще раз разбавленного вина, прополоскал рот и вернул кубок обратно.
— Первое сказание, — произнес он, — история Олафера.
Олафер поднялся со своего места посреди одной из групп и кивнул, подняв чашу. Раздались одобрительные возгласы.
— На Прокофьеве, — начал Хавсер, — сорок великих лет назад Олафер и Длинный Клык сражались с зеленокожими. Суровая зима, темное море, черные острова, где не счесть зеленокожих было, что гальки на берегу. Тяжелая битва. Тому, кто там был, вовек не забыть ее. В день первый…
Одни части сказания приветствовали восторженным ревом, другие же мрачным молчанием. Некоторые вызывали смех, а иные вздохи горя и сожаления. Постепенно скальд вошел во вкус и начал понимать, какие обороты работают хорошо, а какие не вызывают ни малейшего впечатления.
Он совершил ошибку лишь единожды, когда в очередном сказании описал поверженных врагов как «пиршество для червей».
Кто-то прервал его. Огвай.
Ярл поднял руку, украшенную тяжелыми кольцами. Его озадаченный вид подчеркивал массивный пирсинг в нижней губе.
— Что это за слово? — спросил он.
Хавсер понял, что ни один из Волков не знает слово «червь». Почему-то он перешел с Ювика на Низкий Готик.
Это было тем более странно, поскольку название червя на Ювике он знал прекрасно.
— Ааа, — кивнул Огвай и сел обратно. — Теперь ясно. Почему же ты сразу так не сказал?
— Прошу прощения, — произнес Хавсер. — Я проделал длинный путь и собрал слов столь же много, сколь и историй.
— Продолжай, — сказал Огвай.
Хавсер продолжал. Он делал перерывы, когда ему это советовали, и спал по нескольку часов кряду, пока воины пили мёд и разговаривали. Иногда вновь начинался бой барабанов и антимузыка, и тогда некоторые Волки танцевали яростный антитанец — дикое, бешеное, экзальтированное безумие, походившее на одержимость или виттову пляску. В отсеке стало настолько жарко, что когда его звали, Хавсер выходил к очагу уже без шкуры.
Это было испытание на выносливость. Он ел все, что приносили эму трэллы, и старался как можно больше пить. Казалось, все истории, даже самые короткие и обрывочные, проходили сквозь всю жизнь Длинного Клыка, словно узор из узелков. Чтобы поведать все четыреста тридцать два рассказа, требовалось немало времени.
Последним станет сказание о смерти Длинного Клыка, которое будет состоять из воспоминаний Хавсера и Йормунгндра Два Клинка. Скальд знал, что когда дойдет очередь до него, он уже будет очень уставшим.