Его фотография, повернутая ко мне головой, снова лежит перед сторожем автомобильной стоянки… облитый ленивым голосом: «Восемьдесят иен», я протягиваю пятисотиеновую бумажку, положив на нее его фотографию: «Сдачи не нужно»… Не особенно редкие, но уже начавшие редеть волосы, неровно подстриженные на висках…
– Хотел вас кое о чем спросить…
Беспрерывно двигающий губами старик – ноги укрыты одеялом, поверх которого на коленях лежит раскрытый комикс, – подняв на лоб очки, подозрительно переводит налитые кровью глаза с фотографии на пятисотиеновую бумажку.
– У вас под одеялом, наверно, стоит хибати, чтобы ноги греть. Это вредно для здоровья. У вас и глаза такие красные от газа.
– Электрическая она у меня, хоть и плохонькая…
– Значит, здесь у вас слишком сухой воздух.
– Чайник я на ней грею…
– Простите, немного отвлекся. – Смеюсь я нарочито весело и пододвигаю еще ближе к старику пятисотиеновую бумажку. – Человека на этой фотографии не припоминаете? Может быть, дело это и давнее, но все же…
– А что такое?
– Машину угнанную ищу.
Стоило мне произнести эти слова, первыми пришедшие на ум, как тут же улавливаю исходящее от лица, запечатленного на фотографии, огромное своенравие, и тогда вроде бы без всяких причин мое отношение к нему как к потерпевшему неожиданно оказывается поколебленным. Нет никаких оснований считать его потерпевшим – с таким же успехом можно предположить, что он преступник, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. Если довести эту мысль до крайней точки, можно даже предположить, что именно он был тем самым подстрекателем, который стоял за спиной убийц его зятя… нет, такое воздаяние за содеянное, в духе детективных романов, вряд ли мыслимо… если бы это была игра в закрытой комнате, тот, кого угадывают, должен был бы сидеть на соседнем стуле, в реальном же мире нужно искать человека, который укрылся с головой маскировочным халатом и спрятался за линией горизонта. Видимо, придется и сегодня ночью еще раз подольше пообщаться с ним при помощи бинокля. Ведь главное действующее лицо остается главным действующим лицом, даже если я уже опоздал…
– Угнанную машину?
– Может, и не угнанную, а попавшую в аварию. – Откровенно отступаю перед неприветливым лицом старика, которое напоминает заржавевший, не поддающийся замок, и кладу на ассигнацию еще три стоиеновые монеты. – Сколько на вашей автостоянке постоянных клиентов, которые платят помесячно, и сколько тех, кто оставляет здесь машину на короткое время?
– Для случайных посетителей отведено… – глядя попеременно на приманку, возросшую до восьмисот иен, и на окно «Камелии», он против воли пробалтывается, – пять мест вон в том ряду…
– Это что же, ради каких-то пяти машин вы здесь целыми днями торчите – не слишком ли большая роскошь?
– Да я ведь больше ни на что и не гожусь – только и могу сидеть в помещении, чай пить да телевизор смотреть…
– Темнишь, стыда у тебя нет.
Старик рукой, казавшейся обтянутой перчаткой из кожи какого-то пресмыкающегося, сгреб случайный доход, не такой уж, видимо, для него редкий.
– Еще на восемь мест, которые днем обычно свободны, делясь с их владельцами, я пускаю случайных клиентов… для старика место приличное. Подходящее, когда ноги от ревматизма еле передвигаешь, да и на табачок перепадает – здесь уж ничего не скажешь.
– Но все равно машин много стоит. Почти все те же, что и вчера, когда я сюда заезжал. Это, наверно, машины ваших постоянных клиентов?
– Вон те два ряда – все постоянные.
– Странно… поблизости вроде бы никаких контор мне не попадалось, а смотрите, сколько у вас здесь машин постоянных клиентов оставлено на день…
Видимо, я добрался до уязвимого места. И прежде малоподвижное лицо старика застыло, как высохшая резина, и он пробормотал запинаясь:
– Это, наверно, потому, что дешево.
– Или, может быть, здесь собрались люди, которые занимаются такими делами, что приходится пользоваться машинами по ночам?
– Не знаю я. Обязан я, что ли, за каждым следить?
– И все-таки вы не припомните этого человека?
Только после того, как я взял фотографию обратно, вложил в записную книжку и спрятал в карман, лицо старика снова стало спокойным. И, не думая о том, что опять растревожу его, я бью вдогонку:
– Послушайте, неужели хозяин «Камелии» такой страшный? – (Иссохшие морщинистые веки старика ползут вверх. Их красные края воспалены.) – Да не тряситесь вы так. Во всяком случае, все, о чем вы мне сказали, может увидеть каждый, а если вас спросят, вы всегда можете ответить, что я старался втянуть вас в какую-то историю – показывал фотографию человека, которого вы и в глаза не видели. На самом-то деле лицо, может быть, вам знакомо, но…