Несколько молодых парней зажали Ниэль и начали крепче спутывать веревки, потом один из них, ее давний друг, с какой-то жалостью взглянул в испуганные глаза.
- Прости – прошептал он одними лишь губами, и отвернулся. Он знал на что ее сейчас отправляют. Знал и сожалел. Но ничего в защиту не сказал, послушно выполняя все что говорят.
Мать все орала, со злобой глядя на сжавшуюся девушку. Вскоре люди начали подносить хворост и кидать к их ногам. С церкви вышел священник со святой водой, все собрались вокруг их, держа в руках по факелу.
- Грех который лежит на нашей деревни наконец исчезнет. Нечистая будет убита, как и ее нечистая мать. Да видит Бог, мы сделали все, чтобы исправить ее. Но раз так, то именем Бога призываю начать ритуальное действо. – священник подошёл к ним и окропил святой водой. Ниэль никак не могла поверить, что это происходит с ней. Что ее хотят сжечь, родные по сути люди. Люди которых она любила, которых уважала.
К помосту пробрались братья и сестры, даже запыхавшийся отец был здесь. Но все они пришли не ради нее, нет. Ради матери. На судьбу Ниэль всем давно было все равно, они знали что когда-то ее убьют, наверное поэтому и не пощадили…
Догадка так ярко вспыхнула в голове девушки, что та едва ли сдержала слезы. Так вот почему ее отдали господину. Вот почему не любили. Вот почему смотрели с непонятным ожиданием. Они знали. Знали и не пытались спасти.
- Староста, моя жена не виновна, прости хоть ее. – мужчина как будто не слышал слов старого друга, его взгляд скользил по лицу девушки, выражение безразличия было единственным что он видел. Но глаза… Ее глаза заволокло темной пеленой, вместо зеленых теперь были почти черные. Он вздрогнул.
- Твоя жена, раб Божий, так же виновата как и нечистая, все виноваты, но наказаны будут лишь двое, разве это не милость Господа Бога, хозяина твоего? – священник свято уверенный в своей правоте вскинул палец до неба подтверждая свои слова. Отец с сожалением посмотрел на матушку и отвернулся, принимая ответ священника.
- Нет… НЕТ… Прошу тебя, Сериин, не оставляй меня… - мать орала не своим голосом, всхлипывала, пыталась вырваться из пут, глядя в след уходящей семье. Но семье ли?
- Отец… - прошептала в след уходящему Ниель. Отец… А был ли он у нее?
Она смотрела, смотрела на чужую спину того, кого называла родным, на лицо той, кто ее родил. Они чужие, всегда были чужими. Всю ее короткую жизнь. Девушка застыла от понимания, от понимания собственно глупости.
Почему не убежала? Пошла бы работать, научилась бы. Хуже чем дома не было бы.
Тем временем люди, уже накидали достаточно дров для ритуального сожжения.
Все они стояли с упрямыми лицами, и не капли жалости не было на них. Светлые… Хотя какие они светлые? Разве светлые убивают? Разве светлые столь жестоки? Нет.
Они гнилые, гнилые насквозь от лицемерия, похоти, злости, ненависти. Они уже не светлые, нет. Они твари – твари которым все равно. Твари – которые скрываются за маской любви к Богу.
«Помните что темное – не всегда плохое, также как и светлое – не всегда хорошее» - вплыла в памяти строчка, которую рассказывали маленькой темной. Как же учитель был прав, да настолько, что суть этой простой фразы ошеломила девушку.
Люди тем временим решили дать время на посмертное признание, на молитву. Первой начала женщина, которая ее родила. Называть ее матерью даже в своих мыслях девушка не могла, не могла и не хотела.
- Я Глаша, рожденная Аримом и Лейною, каюсь тебе о всемогущий Боже, я согрешила, сильно согрешила. Моя третья дочь, из крови и плоти моей – нечистая. Я не убила ее в утробе и не убила после родов. Кровь ее не пролилась на священную землю Твою. Она жила семнадцать лет, оскверняя Тебя. Я каюсь. Я сожалею, что не убила ее. Прости рабу Твою. Прости и помилуй. – женщина опустила голову вниз, с ее глаз полились горькие слезы. Рот Ниэль искривила гримаса.
- Бог примет тебя в царство Свое, дочь моя. – священник осенил ее полукругом, что означал знак Господа. – Теперь твоя очередь, нечистая, покайся и Бог простит тебя. – все вокруг уставились на ее лицо. На фарфоровое лицо в обрамлении красных волос. Закатные лучи путались в них, придавая девушке чего то темного, опасного, незримого.
- В чем каяться о святой отче? – девушка открыла, до того закрытые глаза, и народ отступил на шаг назад. Черные, нечеловеческие омуты окутали каждого. – В чем мой грех? – она улыбнулась, чем вызвала рой шепотков.