Кроу, по своему обыкновению, подползли к лагерю эмигрантов так близко, как только было возможно, и пустили в него зажигательные стрелы.
Повторив это два или три раза, краснокожие по боевому свистку своего вождя бросились на частокол, стараясь влезть на него в нескольких местах сразу.
Но им пришлось иметь дело с нетрусливым неприятелем. Да к тому же белые были на страже.
Зная, что краснокожие следят за ними, они употребили все средства, чтобы укрепить лагерь. Стрелять же они начали только тогда, когда могли наверное рассчитывать, что выстрелы их достигнут цели. При помощи пистолетов и сабель им удалось сбросить с частокола неприятелей.
Но индейцы не растерялись и снова сделали нападение, но на этот раз с большей осторожностью и искусством.
По приказанию своего вождя они запаслись щитами, которые при первом приступе не сочли нужным употребить в дело.
На этот раз, укрываясь ими от ударов, они с новым остервенением бросились на лагерь эмигрантов.
Достигнув частокола, они кинули в лагерь фашины, начиненные сухой травой, и подожгли их.
Битва начала принимать грандиозные размеры.
Фашины достигли своего назначения: смоляные покрывала кибиток загорелись.
Эмигранты, принужденные в одно и то же время заняться тушением пожара и отбивать врагов, защищались с отчаянной храбростью.
Уже человек сорок перелезли через частокол и, потрясая топорами над головами, испускали дикие крики.
Вдруг кибитка, в которой хранился порох, взлетела с ужасным треском на воздух.
Этот взрыв, по какому-то счастливому случаю не сделав вреда белым, произвел страшное опустошение в рядах краснокожих.
Кроу — почти уже победители — поражены были паническим страхом: смешались, невольно отступили на несколько шагов и без сомнения бежали бы, если б не помешали им это сделать их вожди.
Белые же, напротив, еще более воодушевились, не надеясь победить неприятелей.
Вслед за ужасным взрывом, о котором мы говорили, сражение на несколько минут прекратилось.
Обе стороны как будто по безмолвному соглашению заключили перемирие на короткое время, чтобы перевести дыхание, прежде чем начать последнюю борьбу.
Охотники, спрятавшись за утесы, были свидетелями борьбы на жизнь и смерть.
Их взоры с лихорадочным нетерпением, как у собак, когда их держат в самый разгар охоты на привязи, были обращены на горизонт, освещенный заревом пожара.
Удерживая пыл своих товарищей, Валентин наконец почувствовал, что сам увлекается битвой.
Много силы воли нужно было охотникам, чтобы преодолеть свое нетерпение до той минуты, когда взлетевший на воздух фургон как бы возвестил о поражении белых.
Тогда, не промолвив слова, они оставили свои места и стремительно бросились в долину.
Валентин принужден был употребить все свое влияние на товарищей, чтобы заставить их умерить шаг.
Благодаря тому, что все внимание сражающихся было сосредоточено на внутренность лагеря, охотникам удалось подойти к нему на расстояние почти ружейного выстрела, не обнаружив ни той, ни другой стороне своего присутствия. Но, внимая голосу благоразумия, Валентин заставил отступить своих товарищей шагов на пятьдесят, к маленькой рощице, и укрыться в ней; сам же, пробираясь в высокой траве между изувеченными трупами, которые свидетельствовали о ожесточенности этой кратковременной, но ужасной битвы, отправился осмотреть окрестности лагеря. Вернувшись к своим товарищам, Валентин Гиллуа в нескольких словах высказал то, что он от них ожидает, и указал им направление, по которому они должны стрелять, чтобы выстрелы их не пропадали даром.
Охотники прибыли на место сражения именно в то время, когда сражающиеся прекратили на время битву.
Приложив приклад ружья к плечу и держа палец на курке, они готовы были по первому знаку Валентина стрелять.
Вдруг Анимики, потрясая топор над головой и испуская бранный крик, бросился вперед.
В ту же минуту страшный залп из ружей раздался вне лагеря.
Десять краснокожих пали.
Эмигранты в свою очередь отвечали залпом, который также вселил смерть в рядах нападающих.
Кроу очутились под перекрестным огнем.
Не стараясь узнать источника помощи, которая пришла так кстати, эмигранты из защищающихся обратились в нападающих и храбро бросились на своих врагов.
Последние же, почувствовав себя окончательно погибшими, побросали свое оружие и, не стараясь даже оспаривать победу, в беспорядке ринулись вон из лагеря.
Как испуганные лани, они разбежались по всем направлениям, преследуемые эмигрантами и пулями неизвестного неприятеля.
Наконец, как бы само Провидение сжалилось над несчастными краснокожими: гроза, которая собиралась еще с самого утра, вдруг разразилась со страшной силой.
Слово гроза мы употребляем за неумением точнее выразить нашу мысль. Но эта была скорей буря, или ураган, столь сильный, что казалось, наступает конец света.
Ветер на пути своем уничтожал все преграды: вырывал с корнями дубы, подхватывал кучи хвороста, вертя и унося их в пространство.
Черные облака спустились почти до самых верхушек деревьев, и воздух сделался столь удушлив, что с трудом можно было дышать. Снег падал на землю так густо, что образовал мыльную массу.
В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Ветер еще сильнее завыл. Все исчезло. Животные, выгнанные из своих логовищ, жалобно ревели и растерянно кидались во все стороны. Птицы на лету, с распростертыми крыльями, падали на землю и умирали в агонии.
Положение охотников было ужасное.
Они покинули свою засаду, и, благодаря только неимоверным усилиям, им удалось добраться до тех скал, в которых они укрывались до начала битвы Но эти утесы не могли служить им надежным убежищем.
Мирный, узкий и мелкий ручей, которым он был несколько часов тому назад, превратился в бурный, как река, поток, унося своим быстрым течением трупы людей и животных.
Гроза свирепствовала все с прежней силой. Снег все более и более скоплялся на скалах, между тем как вода быстро поднималась и достигала уже почти того места, где Валентин с товарищами приютились.
Но эти твердые духом люди не способны были предаться отчаянию.
Наклонив вперед туловища, они молча и внимательно прислушивались к шуму бури, готовые воспользоваться первым случаем, могущим спасти их от угрожающей им опасности — потонуть.
К счастью, грозы в Скалистых горах хотя и сильны, но зато непродолжительны. Они прекращаются так же скоро, как начинаются, т. е. без перехода, почти внезапно.
Охотники это очень хорошо знали и, несмотря на то что вода была им уже по пояс, не выказывали ни малейшего страха.
Так прошло три часа — три часа, в продолжение которых эти мужественные люди, держась один за другого и цепляясь за утесы, стояли лицом к смерти, не бледнея и не сетуя даже на судьбу.
Наконец, спустя три часа ветер утих, небо просветлело, и снег перестал идти.
Долина представляла картину разрушения.
Лес, или, вернее сказать, рощица, в которой охотники несколько часов тому назад укрывались с целью подать помощь эмигрантам, более не существовала. Ни одного живого существа не было видно. Но всюду царствовала тишина. Снег глубиной более четырех футов покрывал, как скатертью, всю долину. Валентин с товарищами подождали еще с час, чтобы дать время утечь водам и ручью войти в берега. Затем они не замедлили перейти его через брод, предварительно взяв друг друга под руки, чтобы противостоять еще довольно сильному течению; привязав к ногам лыжи, какие имеют всегда при себе в этих странах лесные бегуны, они молча начали скользить по снегу, довольно уже крепкому, чтобы удержать тяжесть их тел.
Охотникам необходимо было около пяти часов, чтобы добраться до пещеры, которую они покинули в предыдущий вечер.
С чувством радости и беспредельной благодарности к Богу вошли они в свою крепость, где могли считать себя в полной безопасности.
Что же касается кроу и эмигрантов, то они бесследно пропали.