— By god! — сказал, улыбаясь, Джон Естор, — проворная система, и я согласен, что она понятна и убедительна.
— Одобряете вы это?
— Я бы не был американец, если бы не одобрил; мы ведь любим идти прямо к цели; кроме того, я принадлежу вам душою и телом и в минуту опасности не отступлю.
— Итак, все идет прекрасно, — заключил Гиллуа, улыбаясь, — наши враги могут явиться когда захотят; они найдут, с кем поговорить. Как вы думаете, дон Грегорио?
— Эта битва на жизнь и смерть возбуждена мною. Если вы будете в опасности, то за меня и через меня, но знайте, что бы ни случилось, а до вас добраться они смогут не иначе как через мой труп.
— Я в этом не сомневался, — сказал охотник. — Теперь слушайте: если на нас нападут, то, вероятно, сегодня ночью; кто знает, может, очень скоро. Дон Мигуэль доказал нам, что каждый шаг наш ему известен, потому он знает, что вы здесь, в этом нет сомнения, тем более что он вас через свое лживое послание привел сам сюда.
— Совершенно так, — сказал Джон.
— Он хотел нас соединить, — подтвердил дон Грегорио.
— Чтобы вернее с нами покончить, — продолжил Валентин, — потому выйти из дома значит предать себя в его руки, так как он без сомнения бродит в окрестностях. Будем же сидеть, притаясь. Снаружи мы имеем соглядатая, проницательность которого нам хорошо известна, и он не допустит, чтобы нас застали врасплох. Если же вопреки нашему предчувствию ночь пройдет спокойно, то завтра утром Джон выйдет и отправится за помощью; если же нас атакуют…
— Ну, друзья мои — на волю Божью! Каждый исполнит свой долг; мы будем когти против когтей, и беда тому, у кого они короче! Поняли вы и согласны ли?
— Поняли и согласны, — отвечали оба в один голос.
— Теперь, господа, когда все решено, то позвольте предложить вам закуску; может, мы долго прождем ночных гостей, и нелишне, — продолжал он, улыбаясь, — подкрепиться и принять их достойным образом.
Охотник встал, вынул из шкапа холодный ужин и поставил на стол.
Дон Грегорио и Джон Естор были оба очень отважны, да и, кроме того, самолюбие заставляло их выказывать так же мало опасений, как и сам Валентин.
Потому-то они со вкусом покушали и весело осушили, подражая охотнику, две или три бутылки прекрасного Шато-Лароз.
Потом закурили сигары, и так как каждый из них старался доказать другому, что предмет разговора, занимавшего их, истощился и не стоит возобновлять его, то и начали говорить о самых пустых и легких вещах.
Однако внимательный наблюдатель скоро бы заметил, что веселость их принужденная и даже притворная.
Словом, смеясь и шутя, уши их ловили малейший звук, долетающий до их слуха. Они играли беспечную комедию и выказывали полное спокойствие, не ощущая его в душе, хотя исполняли превосходно свои роли.
Между прочим, время шло.
Полночь, час привидений давно пробил, и стрелка показывала около часу ночи.
Холод проникал в комнату; ночь становилась морознее от порывистого морского ветра.
Разговор слабел; собеседники начинали чувствовать какую-то усталость — следствие продолжительного бдения.
Вдруг Валентин вздрогнул, встал, знаком приказал молчать и, нагнувшись к товарищам, сказал тихо:
— Тс! Нам дают весточку; берите ваше оружие и будьте готовы.
В ту же минуту он схватил обе лампы, не гася поставил в шкаф и запер его.
Затем раздался легкий свист.
— Вооруженные люди перелезли через ограду, — сказал Валентин.
— Почему вы это узнали? — спросил Джон.
— Тс, — повторил Валентин, взяв его за руку, — слух мой так изощрен жизнью в пустыне, что я слышу то, чего другие не могут слышать.
Вторичный сигнал раздался.
— Их пятнадцать, — продолжал Гиллуа, — вооружены ружьями и бычачьими языками; они идут к дому! Тише, они подходят.
Прошла минута.
— Темно, как в печи, — сказал вполголоса Естор.
— Подождите; взведите курки… готовьтесь стрелять. Послышался сухой скрип огнива.
— Готовы ли вы? — спросил Валентин.
— Да, — отвечали глухим голосом дон Грегорио и Естор.
Вдруг раздался треск хвороста, сверкнули искры и необычайный свет озарил сад.
Курумилла, в то время как его приятели разговаривали в спальне Валентина, устроил с помощью слуг дона Грегорио и черных невольников Гиллуа огромный костер среди пелузы; изобильно смазанный смолистыми веществами, он мгновенно вспыхнул.
При блеске огня, который пламенными языками взвивался кверху, наши приятели увидели пятнадцать человек, смело подходящих к дому, потонувшему в мраке, благодаря изобретательности охотника.
Пораженные неожиданным светом незнакомцы поколебались и попятились.
— Стреляй! — вскрикнул Валентин шипящим голосом.
Три выстрела раздались из дома, пять отвечали им.
Восемь человек нападающих пали.
Остальные, изумленные жарким приемом, пустили наудачу несколько пуль, не зная, куда вернее направить.
— Вперед, — сказал дон Грегорио и бросился к двери.
— Боже вас сохрани, — закричал Валентин, — наши враги еще не все в сборе; смотрите!
Действительно, за оградою показалось несколько голов.
Валентин положил на стол заряженные ружья, что дало возможность нашим героям стрелять без промежутков и целиться в новоприбывших, которые отважно взбирались на стену.
Многие из них скатились на землю вне ограды, другим же удалось перескочить в сад.
Однако незнакомцы, сначала испуганные горячим отпором и отступившие назад, собрались вновь, ободренные голосом человека, по-видимому их начальника, и кинулись вперед.
С новоприбывшими их еще было двенадцать человек.
Они отважно побежали к дому.
Но с первым шагом на крыльцо их осыпали градом пуль в упор и откинули назад в сад.
Они снова сплотились и бросились опять вперед.
Разбойники понимали, что положение их становится отчаянным.
Озаренные заревом, они были удобною целью для незримого неприятеля. Надо было умереть или победить.
В слепой ярости, собрав последние силы, они безумно пробились в первую комнату, но в тот же миг показался Курумилла с двумя слугами дона Грегорио и с четырьмя неграми.
Все семеро бесстрашно ринулись на нападающих.
Валентин со своими друзьями хотя и отступил от неприятеля, но появление Курумиллы и слуг поддержало их. Они с отвагою присоединились к своим союзникам, и завязался упорный рукопашный бой.
Опасаясь, чтобы его друзья не ранили друг друга в темноте, Валентин поставил лампы на свои тумбы.
После короткой борьбы, но показавшейся весьма продолжительной, неприятель стал медленно отступать, сознавая вполне, что не может долее держаться.
Храбро отбиваясь, они достигли сада.
В эту минуту показались еще семь или восемь человек — вероятно остаток шайки, предназначенной для прикрытия отступления, что, впрочем, они и доказали, бросившись вперед своих товарищей, по большой части раненных и несших кроме того на руках своего тяжело раненного начальника.
Под угрозою штыков, преследуемые по пятам нашими героями, разбойники совершили свое отступление, не возобновляя враждебных действий. В таком порядке они достигли калитки сада и вылетели как стая ночных птиц, не преследуемые никем.
Мертвые и тяжко раненные были незаметно подобраны во время битвы.
Если бы не лужи крови и не догорающий костер, то можно было бы принять это ночное приключение за грозный сон или страшный кошмар — так быстро окончилось адски задуманное предприятие.
Поразительная вещь, до какой степени унижения и отсутствия всякого человеческого чувства достигли жители Южной Америки в эту эпоху постоянных смут, несмотря на беспрерывную пальбу, на возгласы противников, на стоны раненых, несмотря на кровавое зарево от костра, разлившееся по небу на большое пространство, мертвое молчание царствовало кругом дома, осажденного смелыми разбойниками. Соседние дома оставались во мраке и безмолвны; ни одно окно, ни одна дверь не открылись; на улице газ был потушен, и ничто не привлекло ни сторожа, ни полицейского агента.
Можно было себя считать в отдаленной пустыне Сиеры де Сан-Хуан или дель Норте, но отнюдь не в многолюдном городе.