Выбрать главу

Донского казачьего войска

— Господин сотник, мы на подходе! Две минуты! — прозвучало в наушниках.

Сотник Петр Велехов оторвался от созерцания окрестностей в иллюминаторе:

— Круг сделай над местом, прежде чем на посадку идти!

— Есть!

Вертолет слегка склонился вправо, пошел по широкой дуге над местностью. Казаки все как один пересели на левый борт, приникли к иллюминаторам.

Холмистые склоны, покрытые лесом, в основном хвойным и смешанным. Сверкающие на солнце ленты речушек. Узкие, плохо замощенные ленты дорог.

— Хреново будет здесь работать! — балагур и болтун, здоровенный хорунжий Певцов выразил общее мнение.

Еще бы не хреново. В таком лесу — видимость метров двадцать в лучшем случае. Густой лес, валежника полно — скрытно не походишь. Если есть травяной подрост — растяжку поставить за милую душу. Плюс еще то, что они здесь чужие, а те, кто шарится по лесам, — свои…

Лагерь располагался на вершине холма…

Это был обычный, укрепленный казачий полевой лагерь. Двадцать километров от Ченстохова на юг. Два ряда колючей проволоки, отгораживающей большое, примерно с гектар, пространство, ровными рядами расставленная бронетехника и транспорт, несколько расчищенных и покрытых быстросъемными стальными плитами площадок для посадки вертолетов, вышки по углам, дозоры. Однообразное многорядье жилых модулей и палаток, кишащий в лагере народ — его не так много, видимо, все «на территории».

Проклятая граница…

Это было одно из самых хреновых мест службы, какое только можно придумать. Место, где почти сходятся границы трех империй — России, Австро-Венгрии и Священной Римской империи. Невозможно ни нормально организовать дежурство на такой границе, ни перекрыть ее техническими средствами. С воздуха толком не видно ничего, один лес — даже вертолеты ходят как слепые. Вариант чего-то добиться только один — все-таки перекрыть границу датчиками движения и минами, хотя и то, и другое местные научились обходить. И метаться по этим лесам рейдовыми группами, пытаясь остановить текущую рекой контрабанду.

Контрабанда…

Контрабанда здесь была всегда, на границе ею заняты целые семьи, целые поселки. Контрабанда — это образ жизни, это не преступное, а даже благородное по местным меркам дело. В контрабанду идут с малых лет, даже играющие в лесу и возле дорог пацаны имеют сотовые телефоны, и стоит им только увидеть казаков — сразу сообщают взрослым об активности властей. Соответственно, из пяти засад четыре оканчиваются впустую.

Контрабандой тащили все, что только можно. Оружие, спирт, сигареты, наркоту. Больше всего спирт. Что спирт, что сигареты в Российской империи были обложены большой пошлиной, поэтому риск имел смысл — тащили и через горы, и через таможенные посты, в тайниках на машинах. Но это еще полбеды — бедой было оружие и наркота. И того, и другого в последнее время стало подозрительно много.

А еще начались обстрелы. Лет десять назад такого не было — чтобы обстреляли таможенный или казачий патруль. Если попались — сдавались, благо за контрабанду максимальный срок — три года каторги. А сейчас, как повысили до пятнадцати лет — так и началось. Хотели как лучше, а получилось… неважно, в общем.

Вот их перебрасывали в числе прочих — самую настоящую рейдовую группу казаков-пластунов Донского казачьего войска — на усиление, имеющимися силами не справлялись. Не справлялись с потоком контрабанды через границу, даже вместе с таможенниками.

— Снижаемся! Готовность!

— Принял!

Сложновато будет, сложновато… Даже когда задачу ставили, про рельеф местности такой не довели.

Поднимая винтами бурю, вертолет медленно снизился до предельно малой, а потом как бы рывком притерся к посадочной площадке. Пилот двигатели глушить не стал, оно и понятно, его задача — довезти их и — обратно, в ППД. Бортмеханик отодвинул в сторону люк, выбросил легкую алюминиевую лесенку, огляделся.

— На выход!

Один за другим казаки-пластуны подхватили свое снаряжение, пригибаясь, прошли к люку. Их группа была чисто разведывательная, она не готовилась для боя, и поэтому в ней было только четверо пластунов, а не шестнадцать, как в разведывательно-боевых группах. Командир — сотник Велехов, из Екатеринодара, крепкий казачина, много лет оттрубивший, как его отец и дед, на Восточных территориях (там и сотника выслуживший) и приобретший несходящий, въевшийся в кожу загар. Пулеметчик — хорунжий Певцов из крупной станицы Вешенская, отпахавший срочную в десанте, самый здоровенный из всех, неунывающий балагур, шутник, забияка, не дурак и выпить — а впрочем, какой казак дурак выпить?! Он таскал на себе пулемет ПКМ, две коробки по сто, и еще одно отделение его безразмерного рюкзака было сделано как хранилище заправленной в пулемет ленты на пятьсот патронов. Пятисот патронов, выпущенных очередями, хватало в любом случае — или чтобы оторваться, или, наоборот, подавить противника огнем. Певцов был главной огневой силой отряда. Снайпер — единственный в группе пластунов русский, хорунжий Петров, старовер из Сибири. В казаки он попал случайно, из армии сосватали и ни разу об этом не пожалели. Петров учился у мастеров своего дела, в особом учебном центре, он умел передвигаться так, что мимо проползет — не заметишь при свете дня, он умел ждать выстрела на позиции несколько суток. И стрелял — дай бог каждому. Последним был самый молодой — радист, урядник Чебак, тоже из Екатеринодара, но из пригорода. Только три года как срочную отслужил, ну и… в поле ветер, в ж…е дым, как говорится.

Такая и была — первая отдельная разведывательная пластунская группа Донского казачьего войска. Первая — не только по номеру.

Последним покинул вертолет командир, сотник Велехов. Перед тем как спрыгнуть на землю, хлопнул по плечу пилота, спасибо, мол, что довез. Пилот в ответ показал большой палец, что на сленге означало «удачи».

Спрыгнув на рифленую сталь посадочной площадки, сотник, пригибаясь, перебежал подальше от рвущего воздух несущего винта, машинально пересчитал тюки с имуществом — не забыли ли чего в вертолете. Потом махнул рукой.

Вертолет грузно оторвался от земли, покачиваясь, пошел на взлет…

— На месте, охранять имущество, — скомандовал сотник, — не разбредаться, не болтать. Я до штаба.

Оставишь имущество без хозяйского присмотра хоть на несколько минут — поминай, как звали. Казаки — они такие.

— Приказный, стоять! — приказал сотник, чуть отойдя от посадочной площадки. — Где тут у вас штаб квартирует?

— Налево, господин сотник, вон в ту улицу, — показал молодой приказный весьма легкомысленного вида, — и до конца. Три большие палатки рядом.

Охраны у штаба никакой не было — видимо, считали, что внешнего периметра охраны достаточно. У одной из палаток стояла группа младших чинов и два офицера, они курили, один рассказывал что-то, размахивая руками, второй недобро матерился, поминая всех святых. По незнакомому сотнику мазнули взглядом, но честь не отдали и разговор не прервали. Обстановка была совсем не армейской.

Откинув брезентовый полог, сотник вошел в среднюю палатку.

Обставлена изнутри палатка была довольно пристойно — складные стулья, две походные кушетки, карта на столе, еще одна на чем-то, напоминающем мольберт, только больше по размерам. На двух столах — аппаратура связи.

Среднего роста, крепкий, усатый, немолодой полковой есаул поднял голову на вошедшего. Глаза у него были красные от хронического недосыпания.

— Сотник Велехов, — отрекомендовался вошедший, — первая отдельная разведывательная группа пластунов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Есаул потряс головой, будто отгоняя комаров. Дошло — только через несколько секунд.

— Да… сотник… вчера насчет вас телефонировали из Екатеринодара. Помню. Сколько человек с вами?

— Трое, господин есаул.

Есаул скривился, как от зубной боли.

— Трое? — переспросил он.

— Так точно.

Есаул помолчал.

— Вот козлы… — устало выругался он. — Просто паразиты, и все.