А может, Цыпленок действительно прав, и я действительно влюбился? О, тогда с него станется, пойдет к моей жене — так, мол, и так, твой благоверный втрескался по уши, езжай в Пловдив и забирай его поскорее, пока не поздно. Он ведь у нас моралист, ему это ничего не стоит…
А существует ли любовь с первого взгляда? Не знаю, не знаю. Но предпосылок для этого более чем достаточно. Жизнь у нас довольно-таки серая. Все одно и то же: с работы — домой, пижама, тапочки, ужин, телевизор… И не случается ничего, чтобы встряхнуло душу до дна, напомнило, что тебе всего тридцать лет… Раньше как? По крайней мере собирались вместе, рассказывали друг другу интересные истории, ездили куда-то, потом хвастались слайдами, вспоминали старые фильмы, орали до посинения на стадионах, поддерживая дух "своей" команды, ходили иногда в спортзалы и даже культпоходы в театр, потом долго обсуждали. Когда это было? Миллион лет назад… Друзья исчезли, разбежались, растворились. Почему? Что случилось? Конечно, не я один такой, это болезнь века — разобщенность, об этом думают социологи, психологи, философы, даже психоаналитики. Мужчина без друзей похож на валюту, которая с каждым днем падает в цене, особенно в собственных глазах. А почему бы не подружиться, например, с Цыпленком? У нас с ним полное согласие по всем вопросам, ходим иногда в гости друг к другу, вместе отдуваемся перед начальством. Разные по характеру и темпераменту? Тем интереснее может быть общение. Но нет, мы бываем друзьями только тогда, когда случай подсовывает нам интересные, запутанные дела, а в остальное время что-то мешает нам, дьявол его знает — что именно, и мы спешим расстаться с одинаковым чувством облегчения. Да, только это нас и связывает -дело, разгадка преступлений, человеческие судьбы.
Однако надо немедленно переселиться в более скромный отель, иначе Гена и вправду может поверить в силу любви с первого взгляда".
Дальнейшие события Гео Филипов записал для памяти в виде рассказа и прочел этот рассказ по телефону майору.
Итак, я отправился искать себе скромный, непретенциозный отель. Пешком. Опять мне пришлось пройти через Леонардо да Винчи, до смерти надоевшую мне. Снова вошел в сладкарницу[3] на углу, готовый задавать еще более глупые вопросы, чем в первый раз. Тогда по глупости я не нашел ничего лучше, как спросить кассиршу, уткнувшую нос в свежий номер "Литературного фронта", не заходит ли сюда выпить кофе очень красивая девушка с большими черными глазами. Ответ был таков: "Тут пьют кофе только красивые девушки!" Только бы она не запомнила меня…
Я подождал, пока очередь у кассы рассеялась, сунул голову в эллиптическое окошко и снова увидел в руках кассирши газету — на этот раз "Пульс", стихи. "Вы интересуетесь поэзией?" Теперь я лучше рассмотрел ее — женщина молодая, чуть полнее, чем следовало бы, довольно красивая. Она слегка порозовела и быстро спрятала газету за спину. "А что, это такой большой грех?" — "Отнюдь, наоборот!" Я еще подумал: это прекрасно, что люди такой профессии читают стихи, а не подсчитывают левые доходы. Мы обменялись двумя-тремя фразами, и наконец я отважился задать ей вопрос, ради которого пришел: "Я бы хотел знать, где в городе собирается молодежь, любящая стихи". Женщина секунду-другую подумала, потом быстро назвала несколько мест, явно знакомых ей: клуб работников культуры "Кристалл", кафе моего "Тримонциума" и "Новоотеля", иногда встречаются и в кафе на остановке "Девятый километр".
Теперь я должен объяснить, почему мне пришло в голову искать "любящих стихи", хотя я снова рискую вызвать ваш смех. Во всем виноваты "весы": на одной чаше неуклюжие ученические рифмы некролога: "Эми, дорогая Эми…", на другой — довольно удачное сравнение моего "Запорожца" с кузнечиком, который тащит за собой огромную белую бабочку со сложенными крыльями (авторство, как вы помните, принадлежит моей загадочной спутнице). Я не сомневался, что стихи в некрологе написал Длинные Уши. Раз уж он выбрал поэтическую форму, то, вероятнее всего, она их связывала не меньше, чем сильные чувства. Хорошо бы только, чтобы и стихотворец не удрал из города, как эти Стаматовы. И что их держит так долго в Чехословакии? В общем, я поколебался, повертелся туда-сюда и пошел в "Кристалл". "Ослиные Уши? — переспросили меня. — Ослы, как правило, в поле работают. А все красавицы на дискотеках!" Я постарался не рассердиться: из-за духоты персонал был нервно настроен.
Теперь надо быть поосторожнее. Если я спрошу про "Ослиные Уши" в Совете у папы, как бы меня самого не оттаскали за уши.
На улице палило нещадно. Я плелся по камням старого города, похожим на расплющенных лягушек. Почему меня носило по городу в такую невыносимую жару? Что это было? Бегство от настоящей работы? Или во мне все еще теплилась надежда вдруг столкнуться с ней?
Очередная экскурсия закончилась переселением в скромную гостиницу у вокзала и твердым убеждением в том, что Пловдив для меня был и останется "терра инкогнито". Он не желал открываться передо мной. Впрочем, в этом смысле он был похож на все и большие и малые города, стоящие на перекрестках наших путей-дорог: день приезда и день отъезда — один день, приехал — уехал…
Я уже было собрался в учреждение, где до суда работала Кристина, как вдруг почувствовал, что мне не обойтись без поддержки, а точнее, без протекции. Пришлось снова идти к полковнику — вашему другу и просить помощи. Самой неприятной для меня была необходимость обращаться к начальству Кристины и объяснять ему, зачем я интересуюсь ее делом, иначе говоря, врать, потому что правду сказать я не мог — так было задумано изначально. "Все же упорный вы человек!" — сухо пробормотал полковник и направил меня к одному из своих коллег, занимающемуся хищениями.
— Я хорошо помню этот случай, о нем даже в столичных газетах писали. — Коллега оказался "своим парнем", и мы быстро перешли на "ты". — Ты разве не читал?
— Нет, не читал.
— Я обещал полковнику не спрашивать тебя о цели…
— Ну почему же? Я тут провожу кое-какие исследования…
И тут ни к селу ни к городу я вдруг заявил ему, что закончил юридический и занимаюсь наукой.
— Понимаешь, газеты писали в основном про попытку директора замять эту историю — он, видишь ли, пекся о добром имени своего учреждения. Нет, сам он ни в чем конкретно не виновен, и никто не собирался хватать его за руку, но ведь все наверняка подумают, что рыба гниет с головы… Как ты считаешь, это единственный случай? Ничего подобного! Просто руки опускаются… И стоит ли удивляться, что более мелкие сошки поступают так же? Ну хорошо, допустим, кто-нибудь сознательный найдется и сигнализирует, милиция примет меры, его даже похвалят за "неусыпное око", а что будет потом, ты знаешь? Начальник в результате выгонит его за разглашение "служебной тайны" и развал коллектива! Так что сиди, брат, в уголке и помалкивай -вот как все думают! Честное слово, я не преувеличиваю. И если прибавить, что мы стали в последнее время соперничать с Западом по равнодушию, с каким толпа взирает на драки и поножовщину, то получается веселая картина… Ты знаешь, что по крайней мере половина раскрытых финансовых преступлений, злоупотреблений по службе, хищений не стали предметом судебного разбирательства?
— Извини, пожалуйста, но и я бы поколебался. Думаешь, приятно услышать за спиной или вслед "доносчик, предатель"?
— Да, это важная причина того, что люди избегают обращаться к нам. Думаю, тебе многое станет ясным, если я скажу, что этот директор заставлял каждого вновь поступающего подписывать специальную декларацию: "Обязуюсь в случае обнаружения дефицита немедленно восстановить нужную сумму…" Вот это хватка, а? Таким образом, сведения о массе финансовых нарушений оставались за закрытой дверью! "Ах, это такие мелочи, стоит ли занимать ими внимание общества…", и так далее, и тому подобное. Но пытаться скрыть недостачу в четыре тысячи левов! Тут уж извини… Я рассказываю тебе все это, чтобы ты не обманулся, глядя на него и слушая его. Он не пьет, не курит, не бегает за дамами, спешит с работы домой, не имеет нетрудовых доходов, часами рассказывает сказки своим внукам, боготворит свою жену, активист организации "Отечественный фронт", добровольный сотрудник КАТа[4]… Достаточно?