— Могу только предположить, — пожал плечами Гео. — Парень бросил Эмилию. Может быть, даже сам папа начальник настоял. Верно?
— Эх ты, журналист! Все наоборот — она его бросила! Значит, это она, Кристина, выбрала парня и ее заставила… Шалавая не шалавая, но Эми знала себе цену: самая красивая девушка в Пловдиве! Она только покажется на улице — и все вы, мужичье, шеи ломаете, глядя ей вслед.
— Вот тут я вам верю… — задумчиво проговорил Гео и чуть прикрыл глаза, будто пытаясь восстановить перед внутренним взором какую-то картину.
— Так ты ее видел? — Как ни была Рая занята своим рассказом, она вдруг пристально поглядела на Гео — что-то в его тоне насторожило женщину.
— И да и нет… Я видел некролог, — как можно спокойнее объяснил он.
— Снимок — ерунда. Ты бы увидел ее как есть! Не дружили мы с ней, но что кривить душой. Стройная как тополь! А глаза — сожгут тебя и пепел развеют!
— Возможно, даже наверняка это так. Но почему вы решили, что именно она его прогнала?
— "Решила"… Поняла я это! Молодые как? Поссорятся из-за чего-то, а завтра все пройдет. Бедный парень! Круглые сутки стоял здесь, я уж думала — он, наверно, и спать, и есть, и мыться, бриться бросил. Все вверх, на ее окно смотрит. А она окно зашторила, в квартире сидит, никуда не выходит. От стыда ли, от тоски по матери, от упрямства ли? Выходила только в булочную, за хлебом. А он ждал ее на углу, вроде бы случайно здесь оказался. Забегал то с одной стороны, то с другой, умолял ее. А она — нет. Отвернется, оттолкнет его рукой, будто он муха какая-нибудь или комар, и идет — такая важная, как царица. Потом притащился ее папаша из Алжира и увез ее в Варну. Не помню, кто принес новость в квартал — утонула, когда расхаживала с Дишо по мосту на Золотых Песках…
— Как зовут этого парня? — прервал ее Гео.
— Не знаю.
— А его отца?
— На кой мне его имя? Я за выгодой не гонюсь, есть другие для этого.
— Догадываюсь, на кого вы намекаете, но если у Кристины только одно было на уме, зачем ей нужна была касса? Ведь не сегодня-завтра Эмилия…
— Затем, что она была уверена — никто ее не тронет. Пойди в сберегаловку, там тебе все объяснят! Оборотень, притворщица, каких свет не видал! Брат ее из Софии, так и тот, бедолага, клялся: "На кого угодно мог подумать, что украдет, только не на нее!" Вот тут мы разговаривали с ним, на площадке…
— Из вашего рассказа я понял, что Эмилия жила одна после несчастья с матерью. Выходит, ее дядя даже не позаботился о ней? Явился, когда уже ничем не мог помочь?
— Точно, точно. Сунулись в квартиру, завернули все вещи в кусок нейлона, ткнули в гардероб — и бежать прочь, с тех пор как сквозь землю провалились…
— Но тогда кто же расклеил некрологи по случаю годовщины смерти Эмилии? Может, какие-то другие родственники?
— Как бы не так! Он расклеил, парень ее. Недавно это было. Пришел как-то утром с ведерком и с кисточкой, пробрался в дом, как вор… Чего ему стыдиться? Пусть другие краснеют, которые пальцем не пошевелили. Вот вы, журналисты, все толкуете по телевизору про молодежь — такая она, сякая. Так ведь все от человека зависит. Может, сын лучше отца вырос, разве не так?
— Честно признаюсь, вы здорово меня удивили. Такие чувства в наше время… Я должен обязательно найти этого парня, обязательно!
— А это не трудно, ты узнаешь его по слушалкам. Как увидишь на улице ослиные уши — он это!
— Любопытная комбинация! — рассмеялся Гео. — Самая красивая девушка и самые длинные уши. Ну, спасибо вам за все. — Он почти нежно похлопал Раю по руке, истертой добела мытьем посуды и стиркой. — И за ваши рассуждения тоже… — Гео достал из заднего кармана брюк маленькую записную книжечку и открыл ее на букве "P". — Я хочу записать ваши координаты: Рая, а дальше?
— Ты лучше запиши тех, наверху, когда вернутся из Чехословакии. Я не говорила тебе? Их водой было не разлить с Кристиной и покойной, земля ей пухом…
Полковник сдержал слово — на другой день к вечеру дело Эмилии было уже на руках у Гео. А до этого он ничем не занимался, если не считать беспокойных блужданий по улицам Пловдива, во время которых — где-то в глубине души у него таилась надежда — он мог бы случайно столкнуться со своей таинственной пассажиркой — двойником Эмилии. Он не знал города и шел куда глаза глядят, но при этом не делал ни единой попытки остановить кого-либо из прохожих и спросить, например, куда ведет эта улица, или что это за парк, или как называется эта площадь.
Почему же он вел себя так странно? Неужели отказался от намерения поговорить с другом Эмилии? Он мог бы отправиться на место работы Кристины и из первых рук получить сведения о том, какое преступление она совершила, и так, между прочим узнать о ней самой. Фотографии в семейном альбоме отнюдь не подтверждали мнение соседки, но можно ли составить правильное представление о человеке по его фотографиям? Надо бы еще попытаться встретиться с бывшими одноклассниками покойной, узнать, был ли одноклассником длинноухий обожатель. Но ничего этого Гео пока не предпринимал. Он ждал. Ждал, когда получит дело, что но ему расскажет…
Ближе к вечеру он зашел в криминальный отдел, взял сравнительно тонкую папку и вернулся в гостиницу. Не раскрывая и даже не взглянув на первую страницу, что наверняка сделал бы почти каждый еще по дороге, он положил папку на сломанный телевизор и стал тщательно, не спеша переодеваться. Время от времени поглядывал на нее, предвкушая разгадку многих неизвестных, и снова отводил глаза. Потом, потом…
Он сошел вниз, в ресторан, одетый почти как южноамериканец, впервые попавший в Париж: рубашка, галстук, модные туфли, даже длинные полупрозрачные носки — все было подобрано в тон яркому летнему костюму, все блестело новизной. Выглядел Гео на редкость элегантно. Его можно было принять за кинопродюсера или удачливого дипломата в начале карьеры, попавшего на это поприще благодаря аристократическому происхождению (спокойный взгляд, невозмутимое доброжелательное выражение лица подтверждало именно эту версию).
Гео сел за уединенный стол подальше от оркестра, заказал ужин. Народу в зале собралось уже довольно много, было шумно и дымно. Гео поверхностно и несколько отрешенно оглядывал публику — и впрямь как иностранец, которому все здесь интересно, но и все чуждо. Лишь один раз он "вышел из роли", когда его внимание привлекла шумная молодая компания — несколько юношей и высокая стройная девушка с блестящими черными волосами. Она стояла спиной к нему. Он весь напрягся, будто снова увидел убегающую Эмилию. Девушка повернулась. Веселые глаза, белозубая улыбка, короткий задорный носик — нет, не она… Гео доел бифштекс, выпил крепкий кофе и, более не интересуясь ни компанией, ни чем бы то ни было еще, поднялся к себе.
… Спустя три часа он встал, размял затекшие мышцы плеч и спины и отправился в огромную ванную. Вышел из нее освеженный, в яркой пижаме. Поднял телефонную трубку, но тотчас опустил ее на рычаг. В гостинице стояла полная тишина: оркестр внизу давно замолчал, за окном не слышно было смеха и песен подгулявших пловдивчан — город спал. Он позвонит утром. В конце концов не такое уж это открытие, чтобы нарушать сон добрых людей. Гео вернулся к столу и снова в который раз — погрузился в материалы дела, несмотря на то, что в кармане пижамы уже шелестели странички скрупулезно составленного отчета. Ну о чем еще может идти речь? Случай яснее ясного — самоубийство. Эмилия сознательно бросилась в море. Доказательство — написанная ею собственноручно короткая записка, найденная отцом под ее подушкой в ту же ночь, через несколько часов после страшного несчастья: "Ко всем людям! Кладу предел своей жизни сама и добровольно. Эмилия".
Нелчинов приехал в Пловдив один, вторая жена его осталась в Алжире — ждала ребенка. Он взял отпуск с единственной целью — поехать с дочкой на курорт, убедить ее в том, что он ее не забыл и никогда не перестанет о ней заботиться. В случившемся с матерью он ни в какой мере не считает себя виновным — ему и в голову не могло прийти, что Кристина падет так низко! Если бы она написала ему или как-нибудь иначе сообщила: так, мол, и так, нам очень трудно, нужны деньги на репетиторов для подготовки Эми в институт, на платье для выпускного вечера — он немедленно выслал бы. Об их бедственном положении он узнал только в Пловдиве, из разговоров с друзьями — Стаматовыми. "Но если бы я даже прислал деньги, — заключил Нелчинов, -она бы ни за что на свете не приняла их, ни за что! Вот до чего доводят слепая гордость и упрямство!" Считает, что если он в чем и виноват, то только в том, что забыл, в каком классе Эмилия и когда она должна кончить школу, — он думал, что в будущем году и, следовательно, впереди еще уйма времени, он выполнит свой долг, как полагается, обеспечит ее всем необходимым, а оказалось, что поздно. Он не оправдывается, нет, но ведь надо понять — он головы не поднимает от работы, ни дня ни ночи не знает, ведь он технический руководитель нового строительства на территории посольства. "А про то, что Кристина в тюрьме, я узнал совершенно случайно от общих знакомых, которые приехали в Алжир. Я тут же попросил отпуск, потом поехал в Марокко, купил кое-какие вещи для дочери…" Эмилия, однако, не захотела даже посмотреть на них, не то что показаться в них на улице. И вообще держала себя чрезвычайно сухо, если не сказать враждебно. На курорт? И слышать не хотела! "Никогда она не сможет простить мне развод и второй брак, даже если я на колени упаду и все Марокко закуплю для нее!" А потом вдруг совершенно неожиданно, когда он уже почти собрался в обратный путь, дочь сама предложила поехать на Золотые Пески.