— Да, ладно тебе, злая девчонка. Полегче.
Я борюсь, чтобы вырваться из его хватки, но это практически невозможно. Руки этого мужчины словно сделаны из армированной стали.
— Хорошо. Хорошо. Ладно, я в порядке. Господи Иисусе! — Я должно быть очень зла. Даже несмотря на то, что больше не верю в силу церкви, у меня за плечами приличный багаж из отцовских лекций о богохульстве. Мне было двенадцать, когда я в последний раз упоминала Иисуса без того, чтобы вставлять его имя между словами: ради всего святого, Господи и Аминь.
Зет опускает меня на ноги, но все же находится вплотную к моей спине, готовый схватить меня, без сомнения, в любое мгновение. Я стараюсь избавиться от красной пелены, что застлала мое видение, подавляя все остальное в моем поле зрения. К моему сожалению, Ребел не упал на задницу на расстоянии трех футов от меня. Он стоит на том же месте, где я его оставила, с нахмуренным выражением на лице.
— Так Соф не сказала тебе, что с ней все в порядке?
— Нет! Может, потому что она была не в порядке!
— Она сама мне сказала, что ты больше не хочешь знать ее!
— Я... что... — это не имеет никакого смысла. Я хочу обвинить его во лжи, но этот взгляд на его лице... Ребел не является виртуозом в сокрытии эмоций, как Зет. Или, может, это просто я очень преуспела в том, чтобы читать людей, практикуясь мало-помалу над этим на протяжении знакомства с Зетом. В любом случае, я думаю, что он говорит мне правду.
Я вижу поверх плеча Ребела, что к нам направляется медсестра. Ее кожа насыщенно медового оттенка, на пару оттенков светлее, чем кожа Майкла, что напоминает мне о бывшей учительнице, которая была у меня в старших классах школы, миссис Уитсон. Эта женщина не от кого не терпела дерьмо, ни под каким предлогом. И неодобрительное выражение лица у этой медсестры в точности такое же, как было у миссис Уитсон.
— Что тут происходит? Мы получили жалобы от убитых горем членов семьи очень больных пациентов, что тут происходит ссора в коридоре?
— Простите, я... — Не могу закончить предложение, потому что на самом деле мне совершенно не жаль. Я все еще хочу придушить этого парня, несмотря ни на что. Медсестра бросает на меня взгляд, в котором читается: «Сучка, тебе лучше бы закончить это предложение», но в диалог вмешивается Кейд. Его кожаный жилет издает скрип, когда он скрещивает руки на его груди.
— София уже может принимать посетителей?
Медсестра бросает в его сторону похотливый взгляд, и затем переводит его на нас, убеждаясь, что каждый почувствовал себя в равной степени неловко.
— Я не запущу в плату к больному пациенту кучку шумных нарушителей порядка.
Забавно, но это первое, чему учат в школе медсестер.
Я поднимаю руки вверх в знаке капитуляции, зная, что эта женщина практически Бог в этой больнице. То же самое, что и больнице святого Петра. Если ты разозлишь Грейси, тебе закрыта дорога везде.
— Послушайте, мне жаль, окей? Я просто очень сильно волнуюсь за свою сестру, если бы вы мне только разрешили увидеть ее...
Затем Ребел тоже поднимает руку.
— И я, естественно, тоже очень сильно переживаю за свою жену. Я считаю, что должен зайти и увидеть ее первым, просто дать ей знать...
— Заткнитесь уже. Вы вдвоем можете пройти к ней. Вместе. София может сама выбрать, кого она захочет первым увидеть, а кто выйдет прочь. А вы двое, — говорит медсестра, властно указывая на Зета и Кейда. — Подождете тут.
Зет и Кейд делают в точности так, как им было сказано и остаются ждать в холле, а Ребел и я следуем за медсестрой по коридору, затем заходя в лифт, поднимаемся вверх в неловком молчании три этажа и затем проходим в операционное отделение. Я должна чувствовать здесь себя, как дома. Но к своему ужасу я не чувствую этого. У меня головокружение. Запах дезинфицирующего средства и целый хор звучания аппаратов жизнеобеспечения, которые раздаются за закрытыми дверями, вызывают во мне панику, которую я испытывала только однажды в своей жизни — вчера на кухне Хулио Переза. Медсестра подводит нас к палате и открывает дверь, предостерегающе смотря на меня и Ребела, прежде чем уходит прочь. Ребел входит в комнату первым, прикрывая ладонью рот.