— О чем вообще, черт бы тебя побрал, ты болтаешь, женщина?
— Я говорю о том, что ты заставил мою сестру делать... делать бог знает что против ее желания. Ты вообще в курсе, что брак читается недействительным, если он не происходит в присутствии государственного служащего, так?
Ребел практически фыркает.
— Во-первых, ты не права. Карни получил свою лицензию онлайн. Он поженил нас в Нью-Мехико, и таким образом мы избежали бумажной волокиты. Данная регистрация, кстати, признается любым судом США. И, во- вторых, какого хрена ты имеешь в виду? Соф сказала, что ты нам дала свое благословение. Так же она сказала, что ты слишком занята, строя карьеру крутого доктора, чтобы приехать на свадьбу сестры.
Я качаю отчаянно головой, стискивая мои глаза на сказанное им.
— Ты *банный лжец.
Зет практически фыркает от смеха, его глаза вспыхивают чрезмерным весельем, и у меня возникает острое желание заехать ему по физиономии.
— Тебе кажется, это, мать твою, забавным?
Он пожимает плечами, отталкиваясь от стены.
— Не совсем. Я просто никогда не слышал, чтобы ты так много ругалась. Даже на меня.
Если он полагает, что я выражаюсь ужасно сейчас, то ему следует запереть меня в комнате с этим неадекватным придурком и посмотреть, как я тогда разойдусь, без лишних ушей, которые бы подслушали нас.
— Я не лгу. Я говорю чистую правду. Не то, чтобы у меня были какие-то причины оправдываться перед вами, доктор Ромера.
— Что ты имеешь в виду, говоря это?
— Что?
— «Доктор Ромера»? Говоришь так, будто проглотил что-то отвратительное.
— Ох, да ничего. Просто я не могу, бл*дь, понять, почему ты так долго не общалась со своей сестрой. Она нуждалась в тебе, знаешь? И где же была ты, м? Твоя гребаная работа была для тебя на первом месте. Твои пациенты были слишком важны для тебя, чтобы их оставить, даже на одни выходные? — Он злится все сильнее и сильнее. Но он не краснеет, как большинство людей в такой ситуации. Ребел же наоборот становится мертвенно-бледным, отчего его холодные голубые глаза кажутся еще более льдистыми.
Я задыхаюсь, стараясь восстановить дыхание. Не могу поверить его словам. Во все сумасшедшие, лживые вещи, в которых он обвиняет меня. Парень потерял свой гребаный рассудок.
— Вам определенно нужно лечиться, мистер. — Я тычу пальцем в его грудь, надеясь, что ему так же больно, как и моему пальцу. — Моя сестра была похищена из ее дома и любящей семьи, и ты, придурок, купил ее у долбаного сутенера! Словно она была гребаной едой на вынос! И пошли в задницу твои лекции по поводу того, насколько я должна была заботиться о моей сестре. Я искала ее каждый сраный день с того самого момента, как она пропала. — Тычка пальцем было явно недостаточно, поэтому я ударяю ладонями по его груди, толкая его так сильно, как только возможно. Даже не вижу, насколько далеко Ребел — что, бл*дь, это за имя еще такое Ребел? — отшатывается назад. Жесткое кольцо стальных мускул оборачивается вокруг моей талии, и мои ноги внезапно отрываются от устойчивой твердой поверхности, на которой стою, и я оказываются на высоте шести футов от пола. Голос Зета слышится в моих ушах, и он звучит мрачно, глубоко и гипнотически.
— Да, ладно тебе, злая девчонка. Полегче.
Я борюсь, чтобы вырваться из его хватки, но это практически невозможно. Руки этого мужчины словно сделаны из армированной стали.
— Хорошо. Хорошо. Ладно, я в порядке. Господи Иисусе! — Я должно быть очень зла. Даже несмотря на то, что больше не верю в силу церкви, у меня за плечами приличный багаж из отцовских лекций о богохульстве. Мне было двенадцать, когда я в последний раз упоминала Иисуса без того, чтобы вставлять его имя между словами: ради всего святого, Господи и Аминь.
Зет опускает меня на ноги, но все же находится вплотную к моей спине, готовый схватить меня, без сомнения, в любое мгновение. Я стараюсь избавиться от красной пелены, что застлала мое видение, подавляя все остальное в моем поле зрения. К моему сожалению, Ребел не упал на задницу на расстоянии трех футов от меня. Он стоит на том же месте, где я его оставила, с нахмуренным выражением на лице.
— Так Соф не сказала тебе, что с ней все в порядке?
— Нет! Может, потому что она была не в порядке!
— Она сама мне сказала, что ты больше не хочешь знать ее!
— Я... что... — это не имеет никакого смысла. Я хочу обвинить его во лжи, но этот взгляд на его лице... Ребел не является виртуозом в сокрытии эмоций, как Зет. Или, может, это просто я очень преуспела в том, чтобы читать людей, практикуясь мало-помалу над этим на протяжении знакомства с Зетом. В любом случае, я думаю, что он говорит мне правду.
Я вижу поверх плеча Ребела, что к нам направляется медсестра. Ее кожа насыщенно медового оттенка, на пару оттенков светлее, чем кожа Майкла, что напоминает мне о бывшей учительнице, которая была у меня в старших классах школы, миссис Уитсон. Эта женщина не от кого не терпела дерьмо, ни под каким предлогом. И неодобрительное выражение лица у этой медсестры в точности такое же, как было у миссис Уитсон.
— Что тут происходит? Мы получили жалобы от убитых горем членов семьи очень больных пациентов, что тут происходит ссора в коридоре?
— Простите, я... — Не могу закончить предложение, потому что на самом деле мне совершенно не жаль. Я все еще хочу придушить этого парня, несмотря ни на что. Медсестра бросает на меня взгляд, в котором читается: «Сучка, тебе лучше бы закончить это предложение», но в диалог вмешивается Кейд. Его кожаный жилет издает скрип, когда он скрещивает руки на его груди.
— София уже может принимать посетителей?
Медсестра бросает в его сторону похотливый взгляд, и затем переводит его на нас, убеждаясь, что каждый почувствовал себя в равной степени неловко.
— Я не запущу в плату к больному пациенту кучку шумных нарушителей порядка.
Забавно, но это первое, чему учат в школе медсестер.
Я поднимаю руки вверх в знаке капитуляции, зная, что эта женщина практически Бог в этой больнице. То же самое, что и больнице святого Петра. Если ты разозлишь Грейси, тебе закрыта дорога везде.
— Послушайте, мне жаль, окей? Я просто очень сильно волнуюсь за свою сестру, если бы вы мне только разрешили увидеть ее...
Затем Ребел тоже поднимает руку.
— И я, естественно, тоже очень сильно переживаю за свою жену. Я считаю, что должен зайти и увидеть ее первым, просто дать ей знать...
— Заткнитесь уже. Вы вдвоем можете пройти к ней. Вместе. София может сама выбрать, кого она захочет первым увидеть, а кто выйдет прочь. А вы двое, — говорит медсестра, властно указывая на Зета и Кейда. — Подождете тут.
Зет и Кейд делают в точности так, как им было сказано и остаются ждать в холле, а Ребел и я следуем за медсестрой по коридору, затем заходя в лифт, поднимаемся вверх в неловком молчании три этажа и затем проходим в операционное отделение. Я должна чувствовать здесь себя, как дома. Но к своему ужасу я не чувствую этого. У меня головокружение. Запах дезинфицирующего средства и целый хор звучания аппаратов жизнеобеспечения, которые раздаются за закрытыми дверями, вызывают во мне панику, которую я испытывала только однажды в своей жизни — вчера на кухне Хулио Переза. Медсестра подводит нас к палате и открывает дверь, предостерегающе смотря на меня и Ребела, прежде чем уходит прочь. Ребел входит в комнату первым, прикрывая ладонью рот.
Алексис лежит на больничной постели, к счастью, не подсоединенная к аппаратам жизнеобеспечения, но она выглядит хреново. Лицо бледное и напряженное, а глаза налиты кровью. Но самое важное, что они открыты. Она обращает на нас свой взгляд в тот же момент, как мы проходим в комнату, и ее рот распахивается от шока.
— О господи, — шепчет она. — Слоан?
Внезапно, я чувствую прилив ярости. Я представляла этот момент тысячи раз. Миллионы, если говорить точно. И в ни одном из моментов нашего воссоединения Алексис не выглядела так напугано. Она была переполнена эмоциями, была переполнена отчаянной радостью, плакала от счастья. А не хваталась за одеяло, которое прикрывало ее ноги, так сильно, что костяшки на ее пальцах белели от усилия. Она сглатывает, переводя взгляд то на Ребела, то на меня.