— Так точно.
— Следующий сеанс связи — через четыре часа. Теперь повесьте трубку и немедленно уходите оттуда!
Граф Ежи трубку повесил. Но перед тем как уйти — набрал еще два заветных номера — сотовый отца и поместья.
Ни один не ответил.
Первым делом он раздобыл оружие. Это оказалось не таким сложным делом, все произошло как по пословице — если гора не идет к Магомету…
Повесив трубку, он влился в людской поток, уходя от того места, где только что звонил. Примерно осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, где он. По названиям улиц понял — Старо Място, до штаба не так уж далеко. Надо идти на набережную.
На перекрестке — бронетранспортер, неизвестно откуда взявшийся, над ним — польский флаг, красно белый, без герба — явно приготовлен заранее, не намалеван за одну ночь. У бронемашины — небольшая сходка, что-то вроде митинга, большинство из собравшихся, не менее половины вооружены ружьями и автоматическими винтовками. С бронетранспортера вещает мегафон.
… законный король Польши Борис Первый во время чрезвычайного заседания Сейма во всеуслышанье объявил о разрыве унии с Россией и об образовании неподлеглой Речи Посполитой. Объявление об этом сделано несколько часов назад в присутствии владетельных панов польского государства, посланников Австро-Венгрии, Священной Римской Империи и Британии. В настоящее время ведутся переговоры о признании независимой Речи Посполитой со стороны Австро-Венгрии, после чего воля польского народа к самоопределению будет признана на международном уровне. Воля польского народа заключается в том, что Речь Посполитая и ее король Борис Первый являются единственными выразителями и законными представителями интересов польского народа. Все политические заключенные освобождаются из темниц, чтобы присоединиться к ликующим полякам. Согласно распоряжению короля Бориса Первого вся собственность, накопленная жидами и русскими оккупантами на крови и вековых страданиях польского народа национализируется в пользу поляков, а означенным жидам и русским оккупантам дается двадцать четыре часа на то чтобы навсегда покинуть Речь Посполитую…
Дальше Ежи не стал слушать — просто не мог поверить своим ушам. Бочком начал выбираться из окружившей бронетранспортер толпы.
Король Борис Первый — это вообще кто такой?
Пресвятой Иисус… это же тот самый хам, которого он приложил о перила Константиновского дворца на балу… когда познакомился с Еленой… по-нормальному.
И этот невоспитанный хам, подонок и быдло — глава Польши?!
Ноги несли его по тротуару — а на глаза попался лозунг, нанесенный черной краской на стене по трафарету через равные промежутки, черным на желтое. Самый страшный, какой только можно представить.
ПАНУЕМО!
То есть — можно.
Можно — грабить и убивать. Можно — рушить государство, рушить налаженную жизнь, скатываясь в липкую от пролитой крови трясину рокоша. Можно — убивать русских и евреев, господи… это же получается — слова короля! Когда такое еще было? А… было, в Париже, во время Варфоломеевой ночи, там король сам лично убивал… четверть населения города, столицы великой державы за одну ночь полегло. Неужели с того времени — ничего не изменилось?!
А вот эти отморозки, которых они выпустили из дома предварительного заключения вместе с ним и раздали оружие… Они ведь не будут спрашивать — кого можно. Можно — значит можно. Понеслась!
В крови захлебнемся…
— Руки в гору, пан! Пошел!
Что-то твердое, холодное уперлось в спину, слева уже стояли, блокируя рывок, справа — стена, не уйдешь.
— Сюда пошел! Тихо! Вобью!
Они свернули в какой-то проулок, потом во дворик, тихий, уютный варшавский дворик, которому не было никакого дела до шумящего на улице рокоша.
— Повернись. Часы, деньги — давай все, пан! Не то вобьем!
Граф Ежи медленно повернулся. На него смотрели два уголовника — иначе и не скажешь. По теории Ломброзо такие — никем кроме уголовников быть и не могут. Массивная челюсть, щетина, мутные, злобные глаза.
— Нету часов — граф Ежи поднял руку
— Что, пан такой бедак, что даже часов нет? — издевательски спросил один
У обоих — бело-красные повязки на рукаве, у одного — пистолет, у второго — еще похлеще, автомат. Понятно… откуда выгреблись такие… и прежде чем Польшу защищать, решили свое финансовое состояние поправить.
— Я с кичи откинулся только… — сказал граф, вспоминая словечки, бытовавшие в ходу в доме предварительного заключения. Там все только и мечтали о том чтобы откинуться, да как можно быстрее.
Блатные переглянулись. На их месте, он бы так не делал, стоя настолько близко от намеченной жертвы.