Марьян Беленький, Иерусалим:
— Достопочтеннейший Юрий Михайлович! Я — юморист, мои тексты исполняли Геннадий Хазанов, Клара Новикова и др. У меня сейчас авторские колонки и страницы в восьми странах, могу выслать портфолио. Я не раз посылал свои тексты в «Клуб 12 стульев» и ни разу не удостоился не то что публикации, но даже ответа. Считаете ли вы подобное положение нормальным?
— Я считаю, что это ненормальное положение. Особенно с учетом того, что у нас кризис юмора. И я, кстати, не исключаю, что этот кризис юмора во многом случился из-за того, что многие авторы-юмористы «Литературной газеты» в свое время уехали на постоянное место жительства за границу, в том числе и в Израиль. Несколько моих друзей-юмористов, товарищей литературной юности, живут там. Так что мы очень заинтересованы в подтягивании свежих юмористических сил. Поэтому к Марьяну у меня будет та же просьба, что и к «угнетенной» Марине — прислать свои работы на мое имя. Но здесь есть и еще один деликатный момент. Специфика «Литературной газеты» такова, что в ней работают не журналисты в чистом виде, а писатели, занимающиеся журналистикой. Они почти все члены Союза писателей, авторы книг и т. д. А писатели, к сожалению, очень часто склонны испытывать чувство ревности. Иногда бывают случаи, когда рукопись застревает. Ну, не нравится она, скажем, заведующему отделом — и все тут. Вот, например, в замечательном журнале «Новый мир» времен Твардовского была прекрасная проза и очень слабая поэзия. Почему? А потому что поэзией занимался лично Александр Трифонович. Естественно, ему с его высот все казалось плохо, хотя в те годы были очень крупные поэты, которые потом прославились. Присылайте ваши тексты, будем разбираться.
«Яйцами Фаберже Россию не накормишь»
Он дебютировал нашумевшей повестью «ЧП районного масштаба». С тех пор вот уже два десятилетия Юрий Поляков остается одним из самых читаемых писателей. При этом его книги не отнесешь к легкому, необременительному чтиву. Кроме фирменного поляковского юмора, увлекательности, в них всегда есть острый социальный анализ, горькая правда о нашем больном, трудно выздоравливающем обществе.
— Ваши книги «мужские» или «женские?»
— Никогда не думал, что стану автором «мужских» романов, интересных, впрочем, также и женщинам. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что членение литературы по половому признаку — нелепость. Однако, как писали в советских учебниках, «художественная реальность часто оказывается шире замысла автора». И вот как-то раз, вскоре после того, как моя семейная сага «Треугольная жизнь» увидела свет, произошел занятный эпизод. Во время пафосного юбилейного мероприятия один из руководителей нашего государства, удивив охрану, изменил направление торжественного движения, решительно направился ко мне, отвел в сторону и тихо сказал: «А знаете, вы в „Побеге“ прямо-таки про меня написали!» Впоследствии я неоднократно слышал подобные признания от своих чиновных и бесчинных читателей, и это навело меня на мысль, что в душе даже самого образцового семьянина таится брачный беглец. А один мой давний приятель сказал даже так: «Ты, Поляков, сдал нас, мужиков, с потрохами!»
— Как вы к этому отнеслись?
— Выражение «сдал» преследует меня чуть ли не с самого начала литературной деятельности. Сначала я «сдал» в повести «ЧП районного масштаба» комсомол. Потом в «Ста днях до приказа» — армию. Затем — партию, в «Апофегее». Далее, в «Демгородке» — демократию. Позже в романе «Козленок в молоке» — писательское сообщество. И вот, наконец, сочинив «Замыслил я побег…» и «Грибного царя», сдал мужиков как таковых… Сначала меня это выражение немного задевало, но со временем я стал гордиться. Ибо в это слово читатель вкладывает совершенно особый смысл — признает, что тебе, как автору, удалось выйти на некий новый, непривычный, удивляющий и даже шокирующий уровень душевной искренности, социальной достоверности и художественной убедительности. Главная миссия художника и заключается в том, чтобы «сдать» свое время, своих современников, да и себя самого, то есть сказать читателям такую правду, какую они сами себе не смеют или еще пока не умеют сказать. Только умоляю, не путайте эту правду жизни с откровенной чернухой, когда вам рассказывают не о жизни, а об отходах жизнедеятельности организма или общества. Разумеется, писатель на белый свет может взирать отовсюду, даже из унитаза, но в таком случае у читателей складывается ложное впечатление, будто весь наш мир населен исключительно задницами и гениталиями. А разве ж это так?