— Поскольку я пьесы не читал и фильма не видал, ничего сказать не могу. Не исключаю, что сыну Швыдкого удастся создать прекрасную картину, и она будет пользоваться огромным зрительским успехом. Но семейственность в нашем искусстве приобрела действительно ужасные масштабы.
Когда я наблюдаю за творениями некоторых отпрысков известных писательских и кинематографических фамилий, мне просто дурно становится. Если бы моя дочь, к счастью, домохозяйка с детьми, подалась бы в кино и сняла бы что-нибудь типа… типа «Консервов» Егора Кончаловского, я не знаю, что бы с ней сделал. Прибил бы в гневе праведном, наверное, прости Господи…
— Юрий, я слышал, что у вас вскоре будет еще одна московская премьера — знаменитый «Демгородок» ставит Театр Рубена Симонова.
— Да, я сам сделал инсценировку своей повести девяносто третьего года. Судьба у нее довольно занятная. Напомню, что в этой сатире главным героем является капитан атомной подводной лодки Рык, волею судеб становящийся диктатором России. Всех политиков — от коммунистов до либералов — он отправляет в «закрытые садовые товарищества», которые народ и называет «демгородками».
«Демгородок» стал печатать журнал «Смена» в августе девяносто третьего года. Вскоре после страшной трагедии — расстрела Съезда народных депутатов в Белом доме — он вышел отдельной книгой, которую некоторое время до столичных прилавков не допускали. А в девяносто четвертом году «Демгородок» выпустило издательство «Республика», и художник украсил обложку портретом человека, очень похожего на генерала Лебедя, которого тогда знали в обществе слабо. И вот летом девяносто шестого года, когда генерал Лебедь выдвигался в президенты, я дарю ему эту книгу, он смотрит на обложку и со своей знаменитой интонацией говорит: «Не понял!» Я отвечаю: «Александр Иванович! Книга вышла два года назад, никаких намеков нет!» Лебедь: «Тогда тем более не понял!»
— Значит, в Театре Рубена Симонова сочли «Демгородок» актуальным и сегодня?
— Мне, как автору, судить об этом нелегко. Хотя вот Сергей Владимирович Михалков, чьим мнением я бесконечно дорожу, не раз говорил мне, что «Демгородок» — лучшая моя сатирическая вещь. Хотя мне кажется, что «Козленок в молоке» лучше.
Понимаете, в «Демгородке» есть сатира не только на наших либералов или, как многие зовут, либерастов. Там есть и сатира, пусть более мягкая, на надежды многих, что придет сильная личность, которая жесткими методами наведет тотальный порядок и сделает всех счастливыми. Такая вот полифоническая вещь получилась.
— Но разве эти надежды не обоснованы всей российской историей? Помните политический идеал Гоголя, выраженный им в финале сохранившегося текста второго тома «Мертвых душ»? Только честная и жесткая воля верховного правителя, по Гоголю, может пресечь ужасы коррупции и произвола чиновников на местах.
— Это вечные российские споры о свободе и лучшей форме правления. Для меня очевидно, что сейчас та свобода, которая была при Ельцине, никому не нужна. Конечно, за исключением тех, кто за ширмой этой свободы делал миллиардные состояния. Я бы определил настоящую и разумную свободу как ту степень несвободы, которая для нас приемлема. Заковыристо выразился? Но давайте спорить. Если постановка «Демгородка» такие споры вызовет, буду только рад.
«Жизнь отсеивает ложные замыслы»
— Юрий Михайлович, в школу вы пришли работать по распределению или по призванию?
— Я окончил Московский областной педагогический институт имени Н. К. Крупской. Работать в школе начал еще до распределения, учась на последних курсах: вел литературу и русский язык в триста сорок восьмой школе, которую сам окончил. По распределению попал в двадцать четвертую школу рабочей молодежи. Потом меня забрали в армию, а когда я вернулся, учебный год уже начался, и место мое было занято. Полноценную нагрузку предложить мне не могли, и я пошел работать в школьный отдел Бауманского райкома комсомола.
— Вам нравилось работать в школе?
— Да, нравилось. И если бы я не ушел в армию или вернулся в мае, допустим, и в школе была бы ставка учителя, думаю, я бы еще довольно долго там работал. Ну а когда защитил диссертацию в тысяча девятьсот восемьдесят первом году, то я преподавал в институте.
— Нет ли ностальгии, когда видите, как школьники идут первого сентября на уроки?