– Папа, я год как готовлю.
– А разве не тётя Вера? Дома.
– У себя дома. Ты же уволил её.
– Да, но кто-то же готовит. Я думал: она приходит всё равно.
– В гости к маме приходит, посплетничать. И в надежде, что ты ей заплатишь, как обещал.
– Но я же не плачу работникам, а они всё равно работают.
– Так у тебя и осталось два работника: ты и Шоколовский.
– Шоколовскому деньги ни к чему. Ему опыт нужен. Он мечтает стать главным редактором.
– А тёте Вере не нужен. Она итак главный повар, единственный на кухне.
– А ты?
– А я вообще готовить не люблю, но у мамы – ногти.
Артём Павлович загрустил. Оказывается, он знал о своей семье крайне мало.
– А стирает у нас кто?
– А стирать я тоже не люблю.
– А моет?
–А кому ты платишь?
Оптимистов подумал и вспомнил, что, действительно, давно тратит деньги на бензин и рестораны, а кому платит за дом, вспомнить не смог.
– Официантам. И мойщикам. На автомойке.
– Они и моют у нас дома.
– Правда? Бесплатно?
– Нет. Папа, ты или картошку копай, или я тебе в лоб якорь воткну. Бесплатно.
Артём Павлович посмотрел на лицо дочери. Что-то подсказывало ему, что Варварушка воткнёт крючок для кита ему в лоб. Он поискал глазами лопату, вспомнил, что она сгорела и сделал последнюю попытку работать не работая:
– А у тебя же нет ногтей?
Варварушка промолчала, но в её молчании Артём Павлович услышал что-то настолько страшное, что поторопился отвести взгляд и, не веря, что это он, главный редактор, опустился до созидательного, позорного труда, встал на колени и положил руки на землю, будто ждал, что картошка сама выпрыгнет ему в ладони. В классическом костюме с пиджаком на голое тело и босыми ногами Артём Павлович выглядел комично. Грязные пятки взывали к жалости, а измученные цепью руки просили сделать маникюр.
Оптимистов поднял полные слёз глаза на доченьку, но культуристка в образе Варварушки показала на якорь на краю колодца, и Артём Павлович понял, что придётся ему зарабатывать на картошку своим трудом.
Земля оказалась холодной и мокрой. Она липла к пальцам, большими комками оставалась на ладонях и отказывалась отрываться от картошки.
Артём Павлович попробовал ухватить картошку за гриву и выдернуть из почвы. Грива натянулась, как струна, напряглась и вдруг лопнула. В руке Оптимистова остались зелёно-жёлтые листья. Он схватился за гриву и потянул её с большим усилием. На этот раз она потянула за собой кусок земли, вспучила её и готова была выдрать из недр земли свежие клубни, но в последний момент сдалась и лопнула, как та самая струна.
Артём Павлович бросил куст и принялся за другой. Он раскопал вокруг него землю и дёрнул за гриву. История с первым кустом повторилась.
На третьем кусте Оптимистов раскопал землю глубже и, к его счастью, наконец картошка выбралась наружу. Она представляла собой огромный ком влажной почвы, и Артём Павлович с трудом освободил клубни от влажной глины, которая прилипла к его ладоням и, как он ни тёр их друг о друга, въедалась в нежную кожу главного редактора.
Он вытер руки о брюки, поднял глаза на Варварушку и сказал:
– Картошечка.
В этом простом слове Артём Павлович выразил всё своё восхищение от устройства мира, надежду на скорый обед, благодарность земле за её щедрость и удовлетворение от созидательного труда.
Рыбка-птичка взяла картошку из грязных рук Артёма Павловича и бросила её в ведро.
Пока папа умилялся созидательному труду и мировому устройству, Варвара надела платье, принесла из дома тарелку, переложила в неё картошку, привязала ведро к цепи, набрала воды, помыла картошку и принесла довольному отцу. Протянула ему нож и сказала:
– Чисти.
Артём Павлович, уверенный в том, что его миссия закончилась на копании в грядках, изобразил самое своё кислое лицо. Он попробовал уговорить Варвару:
– А у тебя же нет ногтей?
– У тебя тоже, – ответила доченька.
– Но я…
– Я тоже.
Поняв, что либо Артём Павлович чистит картошку, либо продолжает мечтать о гнёздах с бутербродами, главный редактор сдался, взял нож и воткнул его в клубень.
Нож вонзился в мякоть, повредил тонкую шкурку, пронзил бело-жёлтую начинку и застрял в ней. Артём Павлович нажал на нож сильнее, и лезвие чуть больше вонзилось в мякоть. Оптимистов нажал ещё сильнее, и, прежде чем Варвара успела сказать: "Аккуратней!“, лезвие прошло мякоть овоща до конца, выпрыгнуло с другой его стороны и впилось в руку Артёма Павловича. Он закричал от неожиданности, взвыл от боли, бросил нож, вскочил на ноги, запрыгал на месте и сказал Варварушке:
– Ну почему?
Раненую руку Артём Павлович сжал в кулак, и между пальцев показалась полоска крови.