Розоватые губы подёргиваются улыбкой.
– Белла, – повторяет он чуть громче.
Испуганно отдёргиваю руку, смотря лишь на его лицо. Проходит минута, может, полторы, а я всё не могу остановить своих рыданий. Из пучины истерики я погружаюсь в эйфорию и тону в ней, словно в трясине.
Невозможно описать те чувства, что появляются в моей душе после этих его слов.
Набираюсь смелости и касаюсь его, чтобы сильнее увериться в том, что всё происходящее правда.
– Ты очнулся! – мой голос, пускай и победоносный, но всё же не громче шёпота, разносится по палате.
Эдвард лишь смотрит на меня. Не отвечает. Но его глаза раскрыты и направлены в мою сторону. Сколько дней, недель, месяцев я ждала этого момента? Сколько моих мечтаний было разбито и разорвано?
Набираю в лёгкие воздуха и наклоняюсь к нему, целуя каждый миллиметр бледной кожи. Ощущаю его дыхание на своём лице, которое остужает горячие слёзы. Внутри у меня всё сгорает от того счастья, что влезло в душу и никак не покидает её. Мне кажется, я в чудесном и волшебном сне. Вокруг меня всё то, о чём я мечтаю. Но ещё одно мгновенье, и я проснусь. Увижу всю ту же белую палату и закрытые изумрудные омуты.
– Пожалуйста, не бросай меня! – молю я, продолжая целовать его. – Я без тебя не справлюсь. Ты обещал мне всегда быть рядом.
Не знаю, что думает Эдвард об этих моих словах. Возможно, сейчас я и вовсе не должна говорить их, чтобы не волновать его лишний раз, но переполняющие меня эмоции куда сильнее здравого смысла.
– Белла, не плачь, – его голос совсем тихий. Я едва слышу его за своими нескончаемыми всхлипами. Именно эти слов заставляют меня сконцентрироваться на происходящем.
Все это правда, а не вымысел. Мне нужна уверенность в этом, и она есть. Эдвард говорит со мной, спустя полгода. А я проливаю слёзы как последняя идиотка.
О причине, по которой действительно бы стоило рыдать, я стараюсь не вспоминать.
– Слёзы радости, помнишь? – подавляю очередной комок рыданий и вымученно улыбаюсь, заглядывая в его глаза.
Они взволнованные, немного испуганные. Взгляд не совсем сфокусированный. Похоже, он не понимает, где он и что происходит.
– Сегодня двадцатое марта, – безрадостно говорю я, гладя руками его щёки. С моими словами изумруды вспыхивают и распахиваются. Ему не хватает воздуха, и он начинает часто дышать. Успокаивающе провожу пальцами по мускулистой груди, скрытой бинтами, по плечам, шее, лицу.
Наверное, я зря это сказала.
Приборы отзываются учащённым пиканьем.
– Эдвард, тише, тебе будет плохо снова, – трескающимся голосом прошу я, не зная, как остановить подступающую истерику.
– Марта? – непослушными губами переспрашивает он.
– Не важно, – качаю головой, и снова целую его. – Мы поговорим, когда тебе станет легче. Не переутомляйся и не волнуйся. Теперь бояться нечего.
С горем пополам мне всё же удаётся его успокоить. Я повторяю бесчисленные слова обо всём хорошем и радужном, и приборы со временем возвращаются в свой нормальный ритм.
Вскоре дверь негромко хлопает, и голос медсестры врывается в моё сознание.
– Мисс Мейсен, мне нужно отключать приборы…
Затем голос замолкает. Видимо, девушка видит всё происходящее.
– Не надо ничего отключать! – отрицательно говорю я. – Он очнулся. Открыл глаза!
Эдвард непонимающе смотрит на меня, с немым вопросом. Качаю головой, не желая сейчас вспоминать весь тот ужас, через который прошла.
– Я всё объясню, родной, но позже, – обещаю, разглаживая его спутанные бронзовые кудри.
А тем временем медсестра выбегает за дверь и что-то громко кричит, кого-то зовёт. Но я слишком счастлива и занята с Калленом, чтобы слушать посторонние звуки окружающего нас мира.
Спустя минуту рядом со мной появляется доктор Плэтт и просит меня отстраниться от кровати Эдварда.
Послушно встаю и делаю пару шагов назад. Картинка происходящего до сих пор кажется мне вымыслом. До такой степени всё нереально.
Доктор что-то спрашивает у мужчины, а тот отвечает, немного хмурясь или морщась, время от времени. Карлайл проверяет показатели приборов, записывает что-то в разных бумагах, а затем поворачивается ко мне, давая молчаливое разрешение вернуться на своё место.
Пока делаю те два шага, отделяющих меня от любимого человека, в моей голове смешиваются сотни мыслей. Но самая главная из них адресована Творцу. Я благодарю его за спасение Эдварда всеми возможными земными молитвами. Обещаю исполнить всё, что необходимо, лишь бы такого больше не повторилось. Лишь бы он остался со мной и поправился.
Надеюсь, так и будет.
– Эдвард, – сажусь рядом с Калленом, огибая доктора и сплетая руку мужчины со своей. – Я люблю тебя!
Он снова вымученно улыбается.
– Я тебя тоже, – его негромкий голос и сказанные им слова заставляет тепло разлиться по телу.
– Вы как всегда всё успели в последний момент, мистер Каллен, – посмеивается Карлайл, снова стоя у меня за спиной. – До вашего выздоровления ещё предстоит пройти долгий путь, но главное вы уже сделали.
Эдвард лишь слабо кивает, переводя взгляд с него на меня.
В изумрудах лучится обожание, ласка и тепло. Все те чувства, которых мне так долго не хватало.
Шесть месяцев. Шесть бесконечно долгих и томительных месяцев я ждала лишь одного: этого момента. И он случился.
Ещё бы немного, и я навсегда лишилась бы Эдварда Каллена. Моего Эдварда Каллена.
– У нас будет самая лучшая жизнь, ты поправишься, и всё наладится, – обещаю я, вытирая следы от слёз тыльной стороной ладони и наклоняясь к его уху, чтобы он не тратил силы понапрасну. Короткий смешок раздаётся мне в ответ, заставляя и меня улыбнуться.
– Думаю, это вам больше не понадобится, – медсестра, появившаяся в палате, протягивает мне недавно подписанные бумаги, отчего Эдвард хмурится. Виновато смотрю на него, а затем на документы.
Решение приходит в голову мгновенно.
Встаю с бумагами, думая сделать кое-что важное, как мужчина останавливает меня. Его рука немного приподнимается, призывая меня остаться.
– Не уходи, – шепчет он, умоляющим тоном. Тем самым, что и во время ночных кошмаров.
– Никуда я не денусь, – обещаю, легонько сжимая его ладонь. В ответ он недоверчиво смотрит на меня.
Дарю ему ободряющую улыбку и демонстративно рву согласие об отключении жизнеобеспечения, наглядно показывая, что делаю, а затем, смяв в комок, кидаю в мусорное ведро.
Медсестра тихонько смеётся и, поправив капельницу Эдварда, выходит из палаты оставляя нас вдвоём.
* * *
– Папа! – Тони вбегает в палату так быстро, что я не успеваю остановить его. Пусть с того дня, как Эдвард впервые открыл глаза, прошёл уже месяц, он по-прежнему слаб.
И всё же я прекрасно помню, как открыла дверь в тот самый первый день, когда он очнулся, и сказала об этом сыну. Малыш меня не понял, что натолкнуло на мысль о его неведении в этом деле.
Тогда мне и пришлось всё рассказать.
Иногда плача, иногда улыбаясь, я рассказала сыну всю правду. Почему папы не было дома, где он находился и почему так часто я приходила лишь поздно ночью. Опровергла я и все те неумелые старые отговорки на его вопросы.
Энтони долго обнимал меня, говорил, что теперь всё хорошо, и он рядом. И он, и папа.
На это мне ответить было нечего, лишь поверить.
И я поверила.
– Малыш мой, – Каллен широко улыбается, и его голос возвращает меня в день сегодняшний. Наблюдаю, как он, протягивая к Тони левую руку, обнимает его. Энтони прижимается к ней, обвивая своими маленькими ладошками. – Я так соскучился!
– Я тоже! – сын поджимает губки, смотря на меня с укором. – Мама мне не разрешала прийти раньше. Сказала, что тебе будет больно.
– Зато теперь ты здесь, – бросая на меня взгляд полный обожания, улыбается Каллен. Тони, немного подумав, всё же кивает.
– Ты так долго спал, – хмурится он.
– Прости, сыночек, – Эдвард выглядит настолько виноватым, что у меня сердце кровью обливается.
– Больше не делай так, – просит Тони. Эдвард посмеивается, но его смех выходит грустный.