– Нет! – качаю головой, вытирая слёзы с лица рукой. – Мы не были женаты.
– Почему? – зачем он расспрашивает меня сейчас? Чёрт…
– Он дал деньги на аборт… – выпаливаю я, перед тем как снова тону в страданиях.
Эдвард молчит, но недолго. Зато его руки расслабляются.
– Ты вся дрожишь, – меняя тему, замечает он, – тебе холодно?
Неопределенно пожимаю плечами.
На секунду он отпускает одну руку, которой обнимает меня, но очень быстро возвращает, накидывая мне что-то на плечи.
– Что это?
– Мой пиджак, – в его голосе доля смеха. Что же, отличная разрядка.
Стискиваю руками мягкую ткань и заворачиваюсь в неё, упиваясь божественным запахом её обладателя.
От него слегка кружится голова, но боль отступает – немного.
Не знаю, сколько времени ещё мы так сидим. Час? Два? День? Неделю?
Эдвард молчит и лишь обнимает меня.
Я тоже молчу.
Мои слёзы прекращают так неистово литься и теперь медленными, ленивыми струйками текут по щекам.
Наверное, они просто кончаются.
Меня не беспокоит то, что слезы могли смыть тональный крем. Эдвард видел кое-что похуже, чем простой синяк. Я уверена в этом.
Рубашка Эдварда мокрая от солёной влаги, но ни его, ни меня это не волнует. Пиджак по-прежнему на мне, он согревает меня, и дрожь отступает.
На смену ей приходит усталость.
– Легче? – слышу мягкий бархатный баритон над ухом. От него на душе теплеет.
– Да… – отзываюсь я, слушая биение его сердца через насквозь промоченную рубашку. – Спасибо, что позволил мне выплакаться.
– Думаю, теперь я заслуживаю узнать хоть что-нибудь? – он вопросительно изгибает бровь, ожидая моего ответа.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала? – осторожно спрашиваю я, вздыхая.
– Ты ответишь? – он с сомнением смотрит на меня, и я отвожу взгляд.
– Постараюсь. Тем более главное тебе известно.
Да уж, не думала, что тайна об Энтони раскроется таким образом. Наверное, Бог решил, что скрывать более я не имею права.
Что же, ему виднее.
– Хорошо, – он делает глубокий вдох, и, растирая пальцами моё предплечье, спрашивает: – Что произошло с твоим ребёнком?
– У него диагностировали порок сердца.
– Сколько времени прошло с того момента?
– Около полутора-двух лет.
–Сколько? – его глаза непроизвольно расширяются при названных цифрах. – И ты всё это время зарабатывала деньги?
– Да…
– Так же, как и у меня?
– Нет! – испугано качаю головой, прогоняю ужасные мысли. – Я просто устраивалась сразу в несколько кафе или закусочных. А ещё я продала машину и дом отца.
Он освобождает одну руку, которой поддерживает мою спину, и потирает переносицу:
– Почему ты не сказала мне?
– Ты бы не нанял меня, а в то время мне нужно было оплатить счета.
– Но ты могла сказать вчера…позавчера?
– Я боялась, что ты что-то сделаешь с Энтони, – честно признаюсь я.
– Энтони? – он снова удивлён. Чему на этот раз?
Судорожный вздох заставляет меня запнуться, но я всё-таки произношу следующее:
– Да, Тони – сокращённое имя от Энтони.
– Довольно странное совпадение… – произносит он, всё ещё находясь в раздумьях.
– Что странного? Какое совпадение? – во мне не осталось сил на загадки. Я пытаюсь отвлечься от мыслей об операции Тони, и только потому борюсь с усталостью, чтобы узнать результаты и увидеть сына.
Довольно ощутимо помогает Эдвард. Он обнимает меня всё так же крепко, но это уже не доставляет боли или дискомфорта, как в наши первые ночи, потому что теперь – это нежность. Прекрасная и замечательная.
– Меня зовут Эдвард Энтони Каллен, – усмехаясь, произносит он. Я удивлённо смотрю на него.
– Эдвард Энтони Каллен, – повторяю скорее для себя, чем для него, и аккуратно прикасаюсь пальцами к его щеке. Он резко выдыхает, но не отстраняется.
Я медленно веду рукой вверх, поглаживая теперь уже его скулы.
– Тебе нужно поесть, – замечает он совсем некстати. Ему не нравится? Не нравятся мои прикосновения, или то, что я до сих пор сижу на его коленях?
– Я никуда отсюда не уеду, – отрицательно качаю головой, и мои пальцы замирают на его лице.
– Ты же не собираешься провести здесь всю ночь? Вечером я в любом случае отвезу тебя в отель.
– Я должна быть здесь, – повторяю я, и в моём голосе слышится решимость.
– Ты устала.
– Всё равно.
С минуту мы смотрим друг на друга, устраивая очередной этап «гляделок».
– Где ты был сегодня утром? Я проснулась одна, – решаю перевести тему, чтобы ни думать сейчас ещё и об отъезде из клиники. Нет, я никуда не уеду, я буду здесь. Буду рядом со своим мальчиком. Малыш мой, я с тобой!
– Мне нужно было проверить пару предприятий, в том числе, и этот кардиологический больничный комплекс,– нахмурившись, отвечает Эдвард. – И я узнал нечто новое о содержащихся здесь пациентах…
– Так ты учредитель клиники? – снова перевожу тему, и снова он хмурится.
– Да, я.
– Если бы я знала… – обрываю предложение посреди фразы, не зная, как его закончить. В голове полная каша, путаница. Я действительно устала, но на отдых рассчитывать не приходится ещё пару часов как минимум, наверное.
– Не стала бы приезжать сюда? – продлевает мою мысль мужчина.
– Возможно, – неохотно признаю я, хотя догадываюсь, что другого выбора у меня не было.
– Ты такая противоречивая… – неожиданно сообщает Каллен.
– А ты надеваешь маски… – мы оба понимаем, о чём идёт речь.
– Они нужны, Белла, уж поверь, – он тяжело и устало вздыхает, а я убираю непослушную бронзовую прядь с его лба.
Похоже, сегодня мы достигли большого прогресса. Этот сдвиг очень ощутимый и с сегодняшнего дня я ни на секунду ни забуду, что Эдвард Каллен знает, что такое сострадание, что такое нежность и какими бывают чувства. Он умеет чувствовать…
Пусть я и сомневалась в нем, когда вошла в этот кабинет, но теперь мое сомнение исчезло. Я вижу его насквозь…
Прогресс в наших взаимоотношениях был нужен и мне, и Эдварду, как глоток свежего воздуха.
– Зачем? – я прекрасно знаю ответ на свой вопрос, но хочу услышать объяснение именно от Эдварда. Что же он думает?
– Они защищают тебя, – неохотно признаёт он, словно какое-то своё слабое место. – Не дают другим причинять боль. Думаю, ты знаешь, о чём я.
– Знаю. Но о себе, – заминаюсь на секунду, но потом всё же спрашиваю: – Тебе делали больно?
– Считаешь – это невозможно? – грустно улыбается он. Похоже это его любимая фраза.
Впервые вижу перед собой нормального человека. Ласкового, осторожного, и такого красивого. Но за красотой кроется нечто большее. Я начинаю догадываться, что у него в душе остались какие-то глубокие шрамы из прошлого. И я не знаю, смогу ли до них добраться и нужно ли мне это вообще…
– Почему? Конечно, возможно!
– Ты первая, кто говорит это, – пожимая плечами, произносит он. – Ты вообще во многом первая, Белла.
– В чём? – я действительно удивлена таким поворотом событий. Я первая для него? Разве у него ещё не всё было?
– Когда я предложил тебе задать мне три вопроса в тот день, когда ты впервые спала со мной, ты спросила то, что другие никогда не спрашивали. Спросила про мою семью, про меня…
– А что спрашивали другие? – осторожно интересуюсь я, не до конца веря, что он говорит правду. И всё же, если это так, моё сердце болезненно сжимается. Почему мне снова больно? На этот раз за него?
– Сколько у меня было любовниц, сколько у меня денег… – чередуя улыбку с хмуростью, отвечает он.
– По-моему, глупые вопросы, – отвечаю я и искренне улыбаюсь. Он поджимает губы. – Я люблю, когда ты улыбаешься, – тихо говорю я, снова обвивая руками его шею. Мне так хорошо и спокойно, что на миг кажется, будто мы оторвались от реальности, будто вокруг ничего нет кроме нас двоих. Это так прекрасно, что у меня захватывает дыхание, а по телу течёт приятное, словно мёд, тепло.
Он выдавливает улыбку, и моя собственная становится шире.
Хочу ещё кое-что спросить у него, но меня прерывает стук в дверь.