И я ему в этом помогу.
– Никто так отчаянно не пытался помочь мне, – говорит он мне на ухо, прекращая поцелуй. – Ещё никогда у меня не возникало желания рассказать про своё жалкое существование кому-либо.
– Тебе мешает то, что это тяжело? Что больно? – сочувствующе гляжу на него, вдыхая аромат, исходящий от его кожи.
– Не только это, – он поджимает губы, и я вижу, как ему хочется что-то сказать, но он не решается.
– Что ещё? – спрашиваю, поглаживая его шевелюру. – Ну же, Эдвард, что ещё?
– То, что когда ты узнаешь всё, я тебя потеряю, – признаваясь, он вздрагивает, но голову не опускает. Смотрит на меня, ища во взгляде поддержки. И я надеюсь, что нашёл.
– Запомни раз и навсегда то, что я сейчас скажу, ладно?
Он молча смотрит на меня, не утруждаясь даже кивнуть.
Вздыхаю, набирая воздуха, чтобы продолжить.
– Что бы ни было связано с твоим прошлым, с тобой или ещё чем-то, что касается тебя, я никуда не денусь. Ты будешь видеть меня столько, сколько захочешь. И днём, и ночью.
– Не нужно давать невыполнимых обещаний, – качает головой он, опуская меня на землю.
– Эдвард Каллен! – беру его руки в свои и заглядываю в изумрудные глаза, возвышающиеся надо мной. – Не смей даже думать, что я уйду. Сколько раз мне повторить, что этого не будет? Что бы ты ни сделал и кем бы ни стал!
– Белла, ты замечательная. Лучшая, кого я встречал, но даже тебе скоро надоест быть великомученицей, которая терпит меня, – потирая пальцами переносицу, произносит он.
Это выбивает меня из колеи. Такое ощущение, что я говорю с неодушевлённым предметом, не слышащим ни одно моё слово.
– Что мне сказать, чтобы ты поверил? – в конец отчаявшись, спрашиваю я.
– Ничего не говори. Это бесполезно, – он отпускает меня, идя к ступеням у входной двери.
– Это Аро сделал? Он довёл тебя до этого? – кричу ему вслед, смахивая капли дождя с лица.
Мужчина останавливается, а затем тремя быстрыми и огромными шагами возвращается ко мне.
– Аро помог мне, Белла. Давно. Неоценимо помог. Но, как видишь, он предатель. Все люди предают. Кто-то раньше, а кто-то позже.
– Ты думаешь, что я такая же, – озвучиваю свой ответ, как утверждение.
– Прости.
– Когда ты дал мне пистолет и предложил выстрелить в тебя, я этого не сделала, помнишь?
– Ты струсила.
– Нет, я просто пожалела тебя.
– Меня не за что жалеть. На мне смерти сотен человек. Я – убийца. Я смотрел им в глаза, когда они умирали и понимал, кто я есть на самом деле.
– Кто внушил тебе, что ты чудовище? Кто заставил тебя в это поверить? – сжимаю руку в кулаки от собственного бессилия.
– Меня окружали сплошные чудовища. И я стал таким же. Это не случайность – это судьба. Закон жизни гласит: выживает сильнейший. Я сделал всё, чтобы стать им! – он говорит громко, чётко и угрожающе. Его мимика и жесты наводят ещё больше страха, нежели сами слова.
Но я не боюсь его и уверена, что смогу переубедить.
– Что они с тобой сделали? – вопрос застаёт его врасплох и останавливает жуткую тираду. Он молча сверлит меня взглядом.
– Уничтожили. Они меня уничтожили. Того Эдварда, кем я родился, сжили со свету. А я лишь то, что от него осталось.
– Ложь!
– У тебя либо провалы в памяти, либо какое-то странное всепрощение. Белла, я делал тебе больно. И днём, и ночью. Я даже ударил тебя! – он замирает, словно сказанное забрало слишком много сил. Возможно, так оно и есть.
– Вовсе нет, – говорю мягким и любящим тоном, подходя к нему. – Ты вовсе не жестокий!
Он фыркает, но я не останавливаюсь, призывая его дослушать до конца.
– Кто ради меня вернулся из Америки? Кто снарядил частный самолёт, чтобы я попала из Германии в Испанию? Кто нёс меня на руках по трапу, а сегодня ночью успокаивал и целовал? Это был ты, – прожигаю его взглядом, ищущим правды. – И что, все эти поступки – доказательства твоей жестокости? Чудовищности, может быть?
– Ты так веришь в меня, что иногда мне становится тошно. Открой глаза, Белла!
– И что сделать? Уйти? – наступаю на него, ударяя по самому больному. – Прикажешь мне уйти?
– Если захочешь, – он закрывает глаза, и моё терпение лопается. Всё во мне лопается.
О чём мы говорим? Что обсуждаем? Я должна внушить ему правду не так явно, по-другому, с любовью.
А так я, словно известнейший деспот, пришедший силой указать свою волю.
– Я знаю, ты не веришь, что по отношению к тебе можно что-то чувствовать. Что ты можешь что-то чувствовать… – двигаюсь к нему медленно, говорю тихо и выверяю каждое слово и движение. Приближаюсь и останавливаюсь. Не притрагиваюсь, лишь смотрю в его закрытые веки, представляя, как они скрывают изумрудные омуты.– Но ты не прав. Я полюбила тебя, моего Эдварда. Прекрасного и замечательного. Самого лучшего.
– Полюбила? – глаза распахиваются и в них сияет ужас.
– Это перестало быть правилом ещё до операции Энтони, не так ли? – мягко намекаю я, всё ещё стоя перед ним, будто статуя.
– Я не смогу ответить на твои чувства.
– Ты уже отвечаешь. Твоя забота, твоя ласка – это и называется любовью, Эдвард!
– Пожалуйста, давай не будем об этом! – запуская пальцы в волосы, просит он. Я вздыхаю и киваю. Наверное, для него это, и правда, слишком сложно. Но главное – первый шаг уже сделан.
– Когда-нибудь мы вернёмся к этому разговору, – искренне улыбаюсь, сплетая его руку со своей и поднося к губам для поцелуя. – Всё наладится, и ты мне поверишь.
– Когда-нибудь, – мрачно соглашается он и отступает, убирая руку.
– Пойдём, найдём такси, – говорит мужчина, разворачиваясь и спускаясь со ступеней.
В моей душе переворот. Его слова – ножом по сердцу. Я только что призналась в любви, а он не смог ничего ответить. Я всё понимаю, но иногда – даже, скорее, часто – чувства сильнее разума.
Надеюсь, время всё расставит по местам.
Качаю головой, скидывая наваждение, и вслед за ним выхожу под моросящий дождь.
========== Глава 41 - Я так долго этого ждал... ==========
В такси мы едем молча. Эдвард смотрит в своё окно, я в своё.
Мадрид. Какие у меня с ним ассоциации? Изначально ими были солнце, быки и фламенко. Но сейчас, когда я увидела десятки достопримечательностей и изучила каждую досконально благодаря личному экскурсоводу в виде Эдварда, мне кажется, что это один из лучших городов на свете.
Два дня бесконечных экскурсий и прогулок оборвались скандалом и разбором «Кто есть кто?». Сейчас мы в ссоре. Или как там это называется в нашем случае?
В отель мы приезжаем всё в том же гробовом молчании. Поднимаемся в номер, но и теперь ни слова.
Эта давящая тишина начинает медленно сводить меня с ума, пока я иду по коридору с развешанными по стенам фотографиями работ каких-то испанских фотохудожников, Каллен идёт впереди и даже не оборачивается.
Между нами как будто выросла стена. И причина этому отчасти я. Моих рук дело наше недопонимание.
Мне нужно дать ему время, позволить всё осмыслить.
И всё же я боюсь, что, чем больше он думает, тем сильнее сомневается в самом себе. Возможно, все наши проблемы из-за того, что он считает себя недостойным меня.
Меня!
Никогда бы не подумала.
Открывая дверь нашего номера, он всё же придерживает её для меня, но этот жест получается таким отстранённым, что у меня к горлу подступает комок.
– Мне нужно немного поработать, – бросает Эдвард, когда я вхожу.
– Хорошо, – отвечаю автоматически. Ничего хорошего в этом не вижу, но, возможно, это его способ уйти от проблем. Что же, я потреплю, если ему это необходимо.
Сажусь в кресло у большой тумбочки со свежими журналами и лениво открываю один из них. «Космополитен» вещает об изменениях в модных трендах и новых методах борьбы с целлюлитом. Читаю статью, не понимая ни слова.
Нет, я честно пыталась сосредоточиться, но взгляд то и дело скользит с чёрных букв на напряжённое лицо Каллена. У него на коленях ноутбук и, судя по всему, он занят.