Наконец машина тормозит, и Гарретт выскакивает из неё первым, открывая передомной дверь.
– Джаспер пойдёт с вами, мисс Мейсен, – сообщает он. – Не волнуйтесь, внутрь палаты входить не будет.
– Это обязательно?
– Инструкции мистера Каллена, – сухо отвечает Хейл, вручая своему напарнику ключи от автомобиля. – Я вам не помешаю.
Ну, раз уж мистера Каллена…Что же, придётся принимать.
Так, Белла, не о том думаешь! Качаю головой, скидывая наваждение, и словно во сне бреду по ступеням, чувствуя, как безумно стучит сердце в груди, отдавая даже в горло.
Незаметной тенью телохранитель номер один следует за мной, до самой двери в палату Тони. Уже перед ней я останавливаюсь в замешательстве, пока не вижу летящую ко мне с другого конца коридора Эленику.
– Мисс Мейсен! – вопит она, и Джаспер выступает вперёд, пряча меня за спиной, вынуждает девушку остановиться.
– Всё нормально, это медсестра, – устало бормочу я, отталкивая его.
Оценив её взглядом, Хейл всё же отходит, тем самым позволяя ей приблизиться.
– Белла, что происходит? – недоумевает она, косясь взглядом на мою охрану.
–Не обращай внимание, – избегая лишних вопросов, отмахиваюсь. – Лучше скажи, он сильно обижен?
Мы обе без лишних слов понимаем, о ком идёт речь.
– Я попыталась объяснить ему, что Вы не убежали и вернётесь, но не думаю, что он полностью поверил мне… – виновато говорит девушка, теребя свой халат пальцами.
– А его состояние? Всё хорошо?
– Энтони отказывается от еды. Он сказал мне, что не возьмёт ничего в рот, пока вы не вернётесь. И я, и другие медсестры пытались накормить его, но он отказывался. Последние три дня нам приходится делать это внутривенно…
– Боже… – издав стон, с силой зажмуриваюсь. Он не хочет кушать. Объявил голодовку, думая, что так сможет заставить меня вернуться. Глупенький. Я бы и так вернулась. Хоть из Антарктиды!
И что прикажете теперь делать?
– Вы надолго? – с надеждой в голосе интересуется Эленика.
– Да, надолго, – киваю головой, готовясь войти в палату.
– Ах да, Белла, – девушка останавливает меня, кладя свою руку поверх моей, неистово сжимающей дверную ручку. – Вчера был подписан чек на реабилитацию Энтони. Её оплатили спонсоры…
– Я уже знаю, – выдавливаю полуулыбку, вспоминая про Каллена и наш вчерашний разговор.
– Хорошо, тогда давайте поговорим позже, – медсестра отступает, но всё же явно много недопонимает.
Что же, сейчас это меньшее, что волнует меня.
Белая дверь пропускает меня внутрь небольшой комнаты, где солнечный свет попадает на пол рядом с больничной кроватью.
Замираю на пороге в нерешительности.
– Уходи, Эленика! – бросает детский голосок, и мой взгляд мигом падает на самое дорогое в жизни лицо. Мой маленький мальчик, сыночек!
Он даже не смотрит в мою сторону. Его руки скрещены на груди, и от них тянутся несколько трубок к подвешенным на штативе капельницам.
– Это я, Тони… – мой голос как будто изменился. Я сама не узнаю его. Такая смесь чувств…
Никогда в своей жизни я так надолго не оставляла собственного ребёнка. Тем более сейчас, когда так нужна ему.
С этими словами белокурая головка быстро поворачивается, и небесные глаза впиваются в мои.
В них я вижу радость, недоверие и восторг. Но всё это затмевает одно-единственное чувство, выделяющееся больше всего – укор.
Молчаливый детский укор.
– Мама?
– Да, малыш, да! – утвердительно отвечаю я, делая к нему осторожные, несмелые шаги. – Я пришла. И я очень сильно люблю тебя!
– Где ты была?
– Мне нужно было уехать, – подхожу к его кровати и креслу рядом с ней. Нерешительно опускаюсь на него.
– Почему ты меня бросила? – в небесных глазах слезы – Потому что я спал слишком долго?
– Нет, малыш, нет. Энтони, я тебя не бросала и никогда не брошу, – протягиваю руку, чтобы взять в неё его, но он отдёргивает свою ладошку.
– Врёшь!
– Солнышко моё, – предпринимаю вторую попытку, но и она безуспешна.
– Ты вернулась только потому, что я сказал, что не буду кушать, пока ты не придёшь! Я тебе не нужен!
– Кто сказал тебе такую глупость? Ты нужен мне больше всех на свете! Я люблю тебя больше всех на свете! Если бы могла, я бы взяла тебя с собой, когда уезжала.
Его взгляд приобретает удивление и некую неуверенность. Решаю воспользоваться этим, пока не стало слишком поздно.
– Но теперь я вернулась, и отныне буду ездить только с тобой. Ты почти поправился, и совсем скоро мы вместе поедем в одно место, где тебе очень понравится, – рисую радужные перспективы, надеясь что он верит мне.
Только бы ничего не сорвалось.
– Ты говоришь, что будет так, а потом снова уедешь без меня, – не соглашается он, но уже не с той уверенностью, что раньше.
– Никогда! – кладу руку на сердце, обещая ему это, хотя мой голос и мои чувства наверняка говорят больше, чем банальная жестикуляция. – Я никогда от тебя не уеду. Теперь только с тобой. Раз и навсегда.
– Правда? – теперь он взволнован, и приборы, подсоединённые к его телу, свидетельствую об этом ускоренным пиканьем.
– Правда, малыш, чистая правда, – заверяю его. – Ну а теперь, пожалуйста, можно мне обнять тебя?
Он смотрит на меня странным взглядом, а затем просительно протягивает руки.
С готовностью и необычайной быстротой поднимаюсь с кресла, прижимая его к себе. Его дыхание изменяется, и плечи начинают вздрагивать. Впрочем, это никак не мешает ему обнимать меня настолько сильно, насколько позволяют трубки от приборов.
– Не плачь, Тони, не плачь, – прошу я шёпотом, сама готовая расплакаться прямо сейчас и здесь, держа его в объятьях. Он такой маленький, он никому ничего плохого не сделал, не причинил ни зла, ни боли. Только я источник его страданий и по совместительству мать.
Я так хочу, чтобы он больше никогда не испытывал того, что пережил за эти полгода. Хочу, чтобы он всегда смеялся, чтобы он был счастлив. Со мной или без меня – но он должен жить! Я знаю это на все сто процентов, и знала ранее, но теперь понимаю каково это: быть без него длительное время. Я скучала, безумно скучала. Не будь рядом Эдварда, сошла бы с ума…
– Пожалуйста, – хнычет он, и солёная влага мочит мою футболку. – Не уезжай больше, мамочка! Я буду хорошо себя вести, буду слушаться, но только не уезжай больше!
– Конечно, сыночек, – подавляю комок рыданий, ставший в горле, и обнимаю его крепче – он такой маленький, такой хрупкий, такой ранимый и такой любящий. Я люблю его больше всех на свете.
– Мне очень плохо без тебя. Я не хочу больше оставаться один.
– Такого больше не повторится, поверь. Я теперь буду только рядом с тобой, – целую его затылок, плечи, кудри, глажу плечи, спину, рёбра, и не выпускаю из объятий.
– Ты сегодня вечером снова уйдёшь?
– Нет, – решаю быстро и безотказно. Естественно, как я могу уйти? После всего, что натворила?
Эдвард поймёт меня, я уверена. Позже я сообщу ему.
– Честно?
– Честно-пречестно, – усмехаюсь, из последних сил борясь со слезами. – Только пообещай мне, что поешь. Вместе со мной.
– Ладно, – он с готовностью принимает моё предложение, подтверждая свои слова, что сделает всё, только бы я не уходила.
– Отлично, – стираю слёзы из уголков глаз, отстраняясь от него и утирая своими пальцами теперь уже его личико. – Значит, сейчас я принесу обед.
– Нет! – он хватает меня за руку, прильнув к ней. – Пусть Эленика принесёт. Не уходи.
Моё сердце зажимается от боли.
–Тогда скажу ей и тут же вернусь, – разглаживаю кудри на его голове, и целую в лоб. – Очень быстро. Можешь даже сосчитать до пяти.
Он шмыгает носом, а испуганные детские глазёнки не отпускают мои. Ценой невероятных усилий встаю с его кровати, двигаясь к двери.
– Эленика? – зову я. Джаспер удивлённо смотрит на меня с высоты своего роста, но я его не замечаю.
Девушка, завидев меня, появляется из-за стойки бара, стоящего на первом этаже.