Комнату с низким потолком освящали лишь свечи, отбрасывающие причудливые тени на шершавые косые стены. Тонкие пальцы Беллы погружались в липкое тесто, скользя по намасленной массе и превращая ее в дурманящий своим запахом румяный хлеб, за которым обязательно придут утром.
Пряные травы, собранные девичьими руками на дальних полянах за городом и впитавшие в себя аромат утренней росы, придавали тесту привкус свободы и первобытности, которыми были обделены постоянные покупатели булочной. Девушка закусила губу и легким движением юной волшебницы присыпала миску солнечным шалфеем, придавая ему исцеляющие свойства. Хлеб не излучал спасительную ауру от всех земных хворей, блуждающих по темным закоулкам пропахшего грязью Берморда. Он давал лишь надежду с мягким горьковатым привкусом тмина, за которой люди всегда заглядывали к Свонам в дом.
Никто не мог объяснить, чем их привлекает обветшалая, покосившаяся на правый угол лачуга, тесно овитая ядовитым плющом, дарящим оберегающую тень хозяевам хижины. Кроме, конечно, дешевого хлеба, который Белла и ее мать, кутая в хлопковые полотенца, передавали через окно в потрескавшиеся от работы руки бедняков.
Лачуга отдаленно напоминала хозяйку. Рене Свон тоже, словно покосившееся от жизненных невзгод деревянное здание, тащила за собой ногу, покрытую открывающимися ранами из-за сахарной болезни, которая сразила ее сразу же после рождения прекрасной дочери. Белла, ни на секунду не покидая мать, крутилась около нее, словно вьюн, поддерживая и не давая падать духом.
В печи весело потрескивали поленья, заманивая девушку поближе своим теплом и цветом яркого заката, пробивающимся сквозь почерневший от сажи заслон. Подхватив тесто и водрузив несколько заготовок на лопату - такую большую, что невольно вспоминалась сказка про Гензель и Гретель,- Белла отворила дверцу, впуская в комнатушку жар печи.
Ночь пробивалась сквозь окна, скользя своими ледяными пальцами по стеклу окна и проникая в щели осенним холодом. Еще пару часов, и на небе промелькнут первые солнечные лучи прозрачного цвета, разгоняя тьму и уничтожая ночных духов.
Белла присела на край табуретки, прислушиваясь к размеренному дыханию матери и пытаясь обуять волнение, вызванное долгим отсутствием весточки от Лорен. Верная подруга, всегда присылала посылки с редкими травами, которые росли только возле ее дома в Ротфорде. Посылки шли в обход местной власти, ведь подвергшиеся паранойи чиновники подозревали в оккультизме каждого, кто хранил на кухне сушеный лавровый лист.
Тени перед рассветом сгущались, окутывая помещение своими холодными объятиями, словно чувствуя неминуемую погибель, а на улице, меж елей, мелькающие силуэты тонули в черных пиках голых деревьев, сбросивших листья под тяжестью осеннего бремени.
Белла успела выложить румяный хлеб, покрытый хрустящей коркой и отложить самую пряную буханку для своего постоянного посетителя, когда петухи, закукарекав, обозначили приход нового дня. Прошлый букет из голубых васильков, которых осталось совсем немного в это время года, все еще радовал медовым ароматом, красуясь на подоконнике и переливаясь в свете рассветного солнца. Эдвард всегда дарил ей цветы, забирая хлеб, исподтишка одаряя ее смущенной улыбкой и взглядом горящих зеленых глаз.
Она мечтала, чтобы его внимание было не таким тайным. Возможно, если бы Эдвард Энтони Мейсен не был сыном мэра, а Изабелла Мария Свон не была жительницей бедной части города, ее мечты имели бы место быть в суровом и жестоком мире. Но только легкое присутствие надежды на кончиках пальцев и оставалось у нее после прикосновения к его рукам при передаче хлеба. Душу выворачивало на изнанку, когда удаляющаяся спина Эдварда терялась среди серых домов, покидая холодные грязные улицы и оставляя ее одну.
Рене беспокойно закрутилась, пытаясь выбраться из кокона теплых одеял, отвлекая дочь от грустных мыслей о предстоящей встрече.
Это обозначало новый день. День, наполненный серыми заботами угрюмого быта. День, ничем не выделяющийся из сотни других, которые Белла провела дома, скрываясь от реальности под грузом домашней работы.
Время перетекало из раннего утра в полдень, словно песок в огромных песочных часах, присыпая золотом крутящийся в бешеном ритме мир. Не успела девушка прийти в себя, как люди, словно на конвейере, выстроились в очередь у окна дома Свонов, протягивая серебряные монеты, тихо позвякивающие у них в мешочках из-за малого их количества.
Белла все выглядывала, перегнувшись через старый подоконник, ожидая, что меж покрывшихся плесенью черных домов промелькнет копна медовых волосы и лихая ухмылка, придающая Эдварду загадочную уверенность. Но на глаза попадались лишь укутанные платками хмурые лица, и мелькающие головные уборы местной стражи.
Хлюпая грубыми сапогами по жиже из грязи и воды, они оглядывали улицы, в поисках нарушителей спокойствия или просто, чтобы выместить все зло, накопившееся от рутинной работы на тех, кто не сможет дать сдачи.
Шум поднялся внезапно и словно пронзил всю толпу насквозь, долетая обрывками фраз до покосившейся лачуги.
На площади что-то происходило.
Люди ручейком устремились к источнику звука, минуя построения и беспокойно переглядываясь. Белла сразу же выскочила, прижимая к себе отложенную для Эдварда буханку хлеба и пытаясь унять екающее сердце. Подобного рода сборища проходили не часто и всегда означали, что богема Берморда создала очередной меморандум, относящийся по большей части к правам явно не простых крестьян.
- Свободные жители Берморда! – гласил хриплый голос, заставляющий вздрагивать от зловещего его звучания.
Белла, укутав буханку в полотенце, скептически окинула взглядом выступающего, про себя отмечая нелепость его заявлений по поводу свободы жителей ее города.
Что она считала свободой? Наверное, возможность делать выбор. Выбор, на который не влияет наличие денег или процент благородной крови, текущей по венам. Ее личный выбор, который бы не отражался на семье. Выбор, который бы давал возможность быть с теми, к кому рвется сердце. Но вряд ли именно это пытался донести оратор, искусно владеющий словом.
- На наши земли опустилась тьма! – продолжал высокий мужчина с добротными черными усами, прикрывающими его наверняка тонкие губы. – В городах пропадают дети, исчезают семьи, уничтожается скот. Ведьмы выбрались из лесов, позабыв, кто есть хозяева в нашем мире, и совершают свое наступление с удвоенной силой.
Белла поежилась, прикрывшись платком, и покосилась на стоящих рядом людей, внимательно ловивших каждое слово здоровяка со сцены. Перед ее глазами тут же вспыхнули воспоминания, так долго скрывающиеся на задворках сознания.
Шершавые руки бабушки, ведущие маленькую Изабеллу через цветущую поляну. Ее глаза светились черной горечью, которая наложила отпечаток и пролегла темными тенями над скулами, - свидетельство одиноких, долгих ночей и непонимания. Она всегда рассказывала внучке, как правильно срывать стебли зверобоя, чтобы не поранить руки. Она была ведьмой - ведьмой из рода Свон. Но ее руки никогда не касались чужих детских колыбелей или беззащитных жеребят, едва ставших на ноги. Бабушка Беллы не была убийцей. Нет.