Слепая сидела неподвижно, как статуя, кротко улыбаясь с тем грустным выражением счастья, какое бывает лишь у слепых женщин, когда они мысленно созерцают красоту мира.
А моя мать-покойница, хоть и была зрячей, так никогда и не видела моря…
Когда мы расстались со слепой, ее лицо было по-прежнему обращено к торжественному пространству, из незримых глубин которого подходили боевые корабли и сердце одного молодого моряка торопилось как можно скорее добраться до берега.
Мне очень хотелось успокоить его, сказать, что тревожиться нечего.
МАЛЬЧИК И ГОРИЗОНТ
Пассажирский поезд скоро должен был дать гудок на повороте, перед тем как оглушить своим хриплым ревом городской сад.
Это был самый мучительный час дня.
Мальчик спешил.
Впрягшись в оглобли, он с трудом тащил полную бочку. От нее пахло теплой, перестоявшей водой и дикой мятой.
На этом участке линию ремонтировали, и поезд проходил медленно, чуть ли не ползком. Мальчик подстерегал именно эту минуту: вскочив на ступеньку последнего вагона, он чувствовал себя вполне счастливым, будто и впрямь возвращался с моря, по которому непрестанно тосковал.
Работавшие на линии босяки-барабы протягивали ему на ходу деньги, чтобы он купил им папирос, и весело кричали:
— Эй, моряк! Бычки не перевелись?
Загорелый, стройный, он снисходительно усмехался, чуть приоткрывая белые зубы: полосатая тельняшка в самом деле придавала ему вид заправского морского волчонка.
Барабы печально вздыхали ему вослед, и каждый раз старый добряк-крестьянин, бывший матрос, высказывал вслух общую мысль:
— Авось, станет моряком…
— Авось! — убежденно повторял его напарник, сильный, как буйвол, молодой турок, так и не принятый на флотскую службу.
А в это время поезд торжественно подходил к небольшой станции, где задерживался всего на одну минуту. Но за эту единственную минуту происходило очень многое. Мальчик со своей ступеньки напряженным взглядом окидывал перрон, и ему тотчас же становилось ясно, что девочки с золотистыми волосами и фиолетовыми, словно сияние далекой планеты, глазами — там нет.
Девочка никогда не приходила встречать поезд. Обычно она жила в другом городе, где было много поездов, копоти и дыма, но не было такого сада, как здесь. Мальчик знал об этом, но все-таки не пропускал ни одного дня. Он боялся.
Поезд останавливался перед старым облупленным зданием. Толпа отъезжающих, главным же образом — встречающих и провожающих кидалась к нему. Мальчик тревожно метался в толпе, вдруг вообразив, что, может быть, девочка тоже здесь и сейчас уедет. Ему очень хотелось в последний раз увидеть золотые волосы и так же хотелось, чтобы фиолетовые глаза увидели его в последний раз.
А затем, испугавшись, что девочка уже села в поезд, мальчик, как полоумный, мчался от вагона к вагону, поезд медленно трогался, хлыщеватые офицеры бросали ему замасленные газеты, громко смеялись какие-то господа в подтяжках, паровоз ускорял ход, и мальчик оставался один на опустевшем перроне, тоскуя и тайно надеясь, что и на этот раз девочка не уехала.
Медленными шагами направлялся он к рабочим, грузившим на расхлябанные дроги корзины со свежей рыбой и гебедженскими раками. Там пахло морем, широкими горизонтами, и мальчика охватывало странное чувство, будто он только что вернулся из дальнего плавания и испытывает тихое и горестное умиление к родному пыльному городу, столь безжалостно заброшенному среди голых желтых холмов Мезии.
Так бывало каждый день.
Но в эту минуту он с трудом тащил бочку и всем сердцем стремился как можно скорее добраться до железнодорожной насыпи.
Аллея была тенистой, солнце почти не проникало в нее, и земля была черная и влажная, лоснящаяся как асфальт. На ней отпечатались шины до смешного больших колес, неясные очертания босых ног и несметные дамские каблучки, сопровождаемые мужскими следами.
Вглядываясь в отпечатки иной, вольной жизни, мальчик все сильнее ненавидел и городской сад и свою унизительную службу водоноса.
До этого он не испытывал ненависти даже к кирпичному заводу. Напротив — любил эту местность с приземистыми конусами обжиговых печей, глинистыми пригорками и меловыми пропастями, похожими на каньоны. Они пробуждали благородное желание узнать широкий свет, загадочно таящийся за кривизной белесого горизонта, широкий свет, населенный розовыми архипелагами и исполненный жгучих тайн.