— Обещают, — коротко сказал Магеллан и замкнулся в себе.
Очевидно, ему не очень-то хотелось разговаривать с этим человеком. Многие недолюбливали Тасо-Капитана за его задиристый характер и острый язычок. Избегали иметь с ним дело.
Барба отошел. Я был удивлен, как это он не отпустил какой-нибудь колкости. Явно, он уважал старого моряка.
Мы помолчали.
— Какая в Софии погода? — справился я, издалека подъезжая к человеку, жизнь которого, несомненно, была богата приключениями.
— Холод, снег и туман, — с отвращением отозвался старый моряк, сунул руку в карман за спичками, но вместо них вытащил кучу трамвайных билетов и, смутившись, сунул их обратно. — Бумажонки… для внука…
И вдруг навострил уши.
— «Альдебаран»… Уходит на Цейлон… Да, «Альдебаран». Только он гудит так густо… Впрочем, не завидую им. Красное море — пятьдесят градусов в тени, Баб-эль-Мандеб — «Врата слез», Гвардафуй — «Держись, парень!» А ко всему в придачу — хорошенький банановый тайфун!
— Расскажите о Цейлоне, — попросил я.
— Что о нем рассказывать — райский остров, изумительная красота! Но вторично меня туда не заманишь. Одного раза с меня довольно. И вообще, как я заметил, стоит красоте превратиться в нечто повседневное, как она перестает быть красотой. Но вам непременно нужно повидать Цейлон — вы ведь любите острова. Вы, как я слышал, живете на Змеином, не так ли?
— Приезжайте как-нибудь, — пригласил я его. — Мне будет особенно приятно. Уж очень хорошо вы рассказываете. А, может быть, и свой корабельный журнал ведете…
— Нет, нет! — возразил Магеллан. — Я ничего не записываю, только плаваю. Кстати, мне пора уходить. Вечером отплываю в Сардинию.
— В какой порт?
— Арбатакс.
— За бумагой?
— А вы откуда знаете? — удивился Магеллан.
— Я бывал там.
Старый моряк недоверчиво уставился на меня.
— В таком случае, вы знакомы с сеньором Музеллой? — испытующе произнес он. — С лоцманом Сильвестрио Музеллой?
— Очень вас прошу передать ему привет, — сказал я. — И если это вас не затруднит, то я переслал бы через вас бутылку «Плиски» для него.
— О чем речь, с удовольствием! — Он широко и ясно улыбнулся. — Мне в голову пришла Марчелла. Эта прелестная куколка Марчелла. Вы не знаете ее?
— Видел в казино.
— Жареная султанка и белое сардинское вино, верно ведь? — Старый моряк оживился. — А со всех столиков: «Марчелла!»… «Марчелла!»… «Эй, Марчелла!»… И эта тринадцатилетняя девчурка носится от столика к столику и озаряет собой все казино… Какое очарование! Какая грация!.. Марчелла будет киноактрисой, попомните мои слова! — И он нежно, мечтательно улыбнулся.
В своих путевых заметках я рассказывал об этой юной красавице, которую ее отец — владелец казино — использовал как официантку, и уверенность Магеллана в ее будущности поразила меня. Моряк, видя ее, испытал, пожалуй, те же чувства, что и я, но оказался смелее меня в своем желании, чтобы она покинула портовый кабачок. С его стороны, это было благородно.
Вставая из-за столика, он сказал:
— Знаете, на Антильских островах, к примеру, я мечтаю о заснеженных лесах, запахе сосны, зимних закатах, а здесь — о кактусах, атоллах и пальмах. Моряк вечно раздваивается между родиной и остальным миром. Впрочем, весь мир — только для моряков.
Он попрощался и торопливо вышел.
Этот человек очень мне понравился. В отличие от многих он был светел, мягок, с душой настоящего мореплавателя. Я сожалел, что он так скоро ушел и мне не удалось договориться с ним о новой встрече.
Несколько дней спустя я вспомнил о бутылке коньяка, которую я так и не отправил, и с некоторой завистью подумал о том, что Магеллан уже в Сардинии.
Весной я и Паша́ ловили сетями султанку неподалеку от Змеиного острова. День был теплый и чистый. Только что начался чудесный месяц май. Стаи лебедей пролетали низко над заливом, и их бисерный полет был исполнен изящества и красоты.
Кто-то позвал меня с берега. Я обрадовался, узнав Магеллана. Он легко прыгнул в лодку и без обиняков спросил:
— Ты не видел меня на этих днях?
— Нет, — ответил я, посмеиваясь над его забавной привычкой задавать такой вопрос.
— Только что бросили якорь. Ты не можешь себе представить, до чего я изголодался по берегу! Приехать сюда, улечься на траву и слушать родную тишину — было моей мечтой. Мир ужасно шумен!
Паша́ перестал грести и многозначительно взглянул на меня. Мне стало досадно: откуда Паше́ знать, что такое тоска по родине? Ведь он дальше Босфора и носу не казал! Не понимает он, что значит для моряка родина, милый сердцу берег!