«Нет! — Боган прянул ушами. — Нет!»
Сложил надлежащим образом пальцы, посмотрел на них, посмотрел на холсты.
«Нет, главное, разбудить подсознание и интеллект. Я разбужу подсознание, Минкин разбудит интеллект. Сухов-Переросток авантюрист, — подумал Боган. — Что он может предложить? Чем может поразить? Авантюрист, — убежденно подумал Боган. — Нет, я не буду пускаться в авантюры, — решил Боган, — я научно добуду себе славу!» — и скрестил руки на груди.
Сухов-Переросток стряхнул снег и вошел в прихожую. Долго закрывал дверь. Сбросил на сундук казенный тулуп, вздохнул. В тусклом зеркале отразилось вогнутое лицо, ноздри, сонные глаза.
— Поспать бы, — сказал Сухов-Переросток, — хоть бы часика два.
Из коридора в мятой полосатой пижаме вышел отец.
— Отдежурил? — спросил отец.
— Как видишь.
— Поешь?
Сухов-Переросток иронически зевнул. Сверху посмотрел на отца, подумал.
— Подумаю, — ответил Сухов-Переросток.
— Об этом думать нечего, надо есть, — по-военному строго сказал отец. (Отец был военный.) — Думать надо о другом. Подумать стыдно — сторожем работает. До чего докатился! Сторож в гастрономе.
— Ну и сторож...
— Ну и... Не ну и, а сторож. Здоровый лоб с образованием. Почти с высшим. Пускай не кончил, но ведь почти... Интересную работу имел — выгнали... Стыд и срам!
— Оставь, — отмахнулся Сухов-Переросток, — оставь — устал.
Отец снял широкую пижамную куртку и стоял маленький, щупленький, в маечке. Сухов-Переросток иронически посмотрел на отца. Усмехнулся.
— Эх, не драл я тебя, — сказал отец, натягивая голенище, — не драл, а теперь поздно.
Он выпрямился и потопал блестящим сапожком.
— Ладно, — сказал отец, топнув другим сапожком, — иди ешь.
Сухов-Переросток болтнул головой, прошел в кухню. На газовой плите булькал кофейник. Он иронически посмотрел на кофейник. На все посмотрел иронически. Это все был быт, предрассудки. Сухов-Переросток презирал предрассудки. Стукнув клепаными брезентовыми брюками, сел.
— Устал, — устало сказал Сухов-Переросток, — докатился!.. Ха! Ради чего я работаю сторожем? — сказал с горькой иронией и снял со сковородки крышку. Втянул ноздрями куриный аромат.
«Поспать? — тупо думал Сухов-Переросток. — Если спать, то не успею. При отце ничего делать нельзя. В каких условиях приходится работать! А надо спешить: осталось два дня. Нужно срочно действовать, пока отец будет на службе. В каких условиях!» — скрежетнул зубами.
— Солдафон! — сказал он и посмотрел на дверь.
Отец, маленький, аккуратный, стоял в дверях.
— Солдафон! — оскорбленно усмехнулся отец. Он помолчал. Сел на беленький табуретик, подбоченился. Ему было рано на службу.
— Нет, не солдафон, — сказал отец, — я офицер. Подполковник. А вот кто ты? Неудавшийся художник? Сторож? Скажи, в чем твое призвание?
Сухов-Переросток иронически улыбался.
— Эх, распустила тебя мать, — вздохнул подполковник. Грустно помолчал. — Послушай, я тебе отец, я тебе добра желаю. Ты знаешь, я не хотел, чтобы ты был художником. Я их не люблю — богема. Ты поступил в училище. Ладно. Я переменил свое мнение. Думаю: бывают и приличные люди, члены Союза художников, есть народные художники, академики, некоторые преподают... Ну, в общем, люди как люди. Ты учился, я тебе помогал. Стипендию ты не получал — хорошо. Кормили тебя, одевали, я сам тебе кисти, краски покупал, этюдники по двадцать семь рублей дарил. Учился ты — еле тянул. Год не дотянул — выгнали. Ладно. Что дальше? Имел интересную работу по профилю. Интерьеры, это же твой профиль? Что получается? Выгнали. По сорок седьмой! Стыд и срам, за прогулы. Встать вовремя не мог. Полгода не работал. Наконец устроился. Кем? Сторожем. Позор! И я думаю, — продолжал отец, — что случилось. Был парень как парень. Занимался в авиамодельном кружке, в футбол играл, боксом занимался, а после этого училища...
— В футбол играют только бездарности.
— Дурак ты. Пеле что, по-твоему, бездарность?
Сухов-Переросток промолчал.
— Ты вот что, — раздраженно сказал отец. — Ты тут без меня черт знает чем занимаешься. Я знаю. Я тебе говорю: брось это дело, пока не поздно.
— Ладно, я тебя маршировать не учу.
— Моя служба не в маршировке заключается! — вскипел отец. — Это не царская муштра... Кх... Николаевское время... Кх... Я реподаватель, артиллерист...
— Послушай, — сморщился Сухов-Переросток, — что, это у тебя вместо зарядки по утрам?
Он попал не в бровь, а в глаз: у отца по утрам всегда было дурное настроение. Отец резко встал. Ему хотелось посмотреть на сына сверху вниз, но сын тоже встал.